Знай мое имя. Правдивая история

Хотелось бы мне, чтобы эта сцена начиналась с того, как широкими шагами я иду по коридорам — плечи расправлены, голова поднята, — но стоило миновать пластиковую рамку металлоискателя, моя кожа покрылась мурашками — что-то было не так. Я уже видела этих охранников. Я стала всматриваться вглубь коридора. Пусто. Однако в воздухе ощущалось присутствие людей. Я нырнула в уборную, забилась в угол кабинки для инвалидов, держа в руках свернутые бумаги, думая про себя, только бы не растерять их. Пришло сообщение от представителя окружного прокурора: «Ты здесь?» «Уже иду» — у меня дрожали руки.

Я закрыла глаза, представила зал суда, парящую в воздухе над черной трапецией лысую голову судьи, арбитра этой игры. Команды располагаются по обе стороны, подчиняясь негласному правилу не пересекать центровую линию. Морально я была готова, но тело сжималось от боли.

Сколько ни собирайся духом, все равно не избежать того, что твоя личность будет стерта. Я знала, что даже когда закончится сегодняшнее заседание и я покину это здание, мысленно еще долго буду оставаться там, и все это растянется на недели.

Выйдя из туалета, я быстро направилась к лифту, нажала кнопку. Алале выскользнула из зала, чтобы проводить меня в «каморку для жертвы». Ей нужно было вернуться и закончить с другими показаниями — прямо передо мной выступала медсестра из SART. Немного отпустило — в этой игре медсестра была на моей стороне. Интересно, какая именно из трех давала показания. Я помнила их, сидящих у моих голых ног. Мне нравилось думать о них как о трехголовом драконе в белом халате, клацающем зубами и металлическими инструментами, отгоняющем любого, кто приблизится ко мне.

Майерс, мой новый адвокат, вышла из лифта. С идеальной осанкой, аккуратно уложенными волосами и безупречной манерой держаться, она мне сразу понравилась. Вскоре приехали мать, бабушка и Афина. «Привет, Шануля!» — Энни была уже в зале. Мы покрутили стулья, настроив их по высоте. Я слышала, как бабушка, прилипшая к Майерс, забрасывает ее вопросами: откуда родом? Как долго работает в YWCA? Как пришла в профессию? Но та, не обращая на это внимания, просматривала свои записи от начала до конца. Как только заканчивала, начинала снова. Каждые десять минут я, принося извинения, выходила в уборную — пописать последний раз перед выступлением, поправить волосы, застегнуть клипсы, проверить и перепроверить, застегнута ли молния на брюках. Так прошел час.

Я постоянно напоминала себе, что все просто: присяжные поверят правде, тому, что было на самом деле. Адвокат протянула мне маленький мячик с рисунком из желудей — игрушку, которую я могла бы сжимать, пока буду на месте свидетеля. Афина посоветовала представлять перед собой розу: чтобы она впитывала всю отрицательную энергию защитника, позволяя мне спокойно выслушивать его слова на безопасном расстоянии. Мой психолог сказала: «Представляй вокруг себя женщин, думай о том, что они стоят за тобой, касаясь твоих плеч, идут с тобой рука об руку». Я — если захотела бы — могла вызвать у себя в воображении хоть Майю Энджелоу[45]. Бабушка Энн вытащила плитку горького шоколада. На ее кофте был подаренный мною значок — маленькая красная тележка. Именно в такой она катала меня и Тиффани по нашей тупиковой улице, когда мы были маленькими. Да, вспомнила еще, что говорила мой психолог: «Не забывай, кто ты такая и за что ты себя любишь».

«Теперь в любой момент будь готова», — думала я. Спустя два часа мы все по-прежнему сидели в «каморке для жертвы», касаясь друг друга коленями. Я ходила писать, наверное, дюжину раз. Наконец в дверь постучали. Мой адвокат проводила всех в зал и попросила занять места. Каморка опустела. У меня образовалось несколько минут побыть одной. Казалось, все шло как нужно. Когда я займу место свидетеля, тоже останусь совершенно одна — это мне точно было известно. И если мне понадобится опора, искать ее будет нужно тоже в самой себе. Последняя мантра: «Все необходимое, чтобы пройти через это, я знаю. Я такая, какой мне нужно быть».

Я положила свои бумаги и встала в тишине с закрытыми глазами. На миг тревога улеглась, волнение стихло. За прошедший год выпал и растаял снег, были подстрижены и снова отросли мои волосы — короче, все шло своим чередом. Так и я могла продолжать двигаться вперед, но все время возвращалась. Я снова и снова обнаруживала себя в «каморке для жертвы»; я снова и снова откладывала в сторону нормальную жизнь ради того, чтобы продолжать бороться. Это ведь должно что-то да значить.

Я оставила бумаги на столе и вышла. Дверь за мной захлопнулась. Я прошла по коридору, вытирая влажные ладони о брюки. Перед входом в зал суда стояли Алале и Майерс.

— Ты готова?

Я кивнула. «Тик-тик-тик. Дыши, словно погружаешься на дно». Алале открыла дверь. Я сжала ладони, еще раз вдохнула и вошла внутрь.