«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Все так или иначе, хотя и в меньшей степени, проходят через состояния, описанные старцем Софронием, однако глубина, с которой он пережил эти духовные события, доступна не всем, поскольку его духовный опыт — редкое явление. Потому многие, даже монахи, не в состоянии понять тексты старца Софрония, будучи неспособны приблизиться к его опыту, который превосходит уровень духовного развития обычного человека.

Духовные опыты невозможно классифицировать по категориям — по времени, способу, качеству, количеству — и вообще по категориям земной, тварной жизни. Нелегко дать определение бытийным состояниям, особенно на духовном уровне. Созерцающий причащается вечного Бога, приближается к вечности, видит нетварный свет, слышит неизреченные глаголы и затем пытается описать это в духовное наставление тем, кто испытывает нечто подобное, — вещь не возможная, не выполнимая в полной мере. Бог, согласно отцам Церкви, зрим незримо, слышен неслышимо, причастен непричастно, познаваем непознаваемо, ибо человек не может усвоить сущности Божией: боговидец причастен только Божией энергии. Это осознает и старец Софроний, когда пытается поведать о пережитом, поэтому он пишет: "…я не писатель. Вспоминая наиболее ясно уцелевшие в памяти события моей духовной жизни, я нередко бывал остановлен самой природой моего опыта"[58]. Один и тот же опыт он описывал каждый раз различным образом и в разной последовательности, поскольку невозможно исчерпать его полностью. С другой стороны, написание книги требует "методической организации всего материала". Вот почему в "духовной автобиографии" встречаются повторы во многих главах[59].

Остается только "восхищаться" "духовной автобиографией" старца Софрония — подобно тому как мы восхищаемся великими атлетами Олимпийских игр, будучи не в состоянии повторить их достижений, — прославляя Бога за то великое и славное, которое Он дарует людям, восклицая вместе со святым Софронием, архиепископом Иерусалимским: "Велик еси, Господи, и дивны дела Твоя, и никакое слово не довлеет к воспеванию чудес Твоих".

Ранний опыт

По учению святых отцов, душа человека имеет умное и рассудочное действие. Умное действие служит непосредственно для душевного творчества, в то время как рассудочное связано с деятельностью мозга как органа. Согласно святому Григорию Нисскому, боговидение происходит через умное действие человеческой души, а не через ее рассудок[60].

Посему младенец, ум которого чист, способен переживать опыт богообщения, однако еще без возможности выражать свои чувства в образах и представлениях взрослого человека, — именно потому, что еще не сформирована мыслительная способность мозга. Постепенно взрослея, он выражает свои переживания в освоенных мозгом понятиях. Так, формулирование опыта происходит в соответствующих возрасту понятиях. Одно есть опыт богообщения, которое совершается через чистый ум, и иное — логическое выражение этого опыта. По словам святого Максима Исповедника, "чистый ум право смотрит на вещи; образованное упражнением слово [разум] полагает виденное как бы пред очами других"[61].

Младенцы обладают просвещенным умом, которым они, возможно, созерцают ангелов — за Божественной литургией или где-либо еще, будучи неспособны выразить этого словами, потому что их мозг еще не достиг нужной степени развития. Однако позднее от страстей и мрака окружающего мира ум омрачается.

Старец Софроний с младенчества видел нетварный свет, который он познал позже, в зрелом возрасте, через дарованные ему созерцания. Возможно, некоторые люди в младенчестве тоже имели подобный опыт, но дальнейшая жизнь воспрепятствовала им распознать это явление.

Рожденный в христианской семье, старец стал христианином через таинство святого крещения, сразу после рождения получил дар Святого Духа через таинство миропомазания и стал членом Церкви. Эта благодать пребывала в глубине его сердца даже в тот момент его жизни, когда он впал в "заблуждение". Она же уберегла его от более серьезных падений и привела к покаянию[62].

Старец научился молиться с малого возраста. Он пишет: "Ребенком я был научен молиться бессмертному Отцу Небесному, к Которому ушли все мои деды и прадеды. Тогда, в детской вере[63], Персона и Вечность легко сочетались"[64]. То же самое он пишет в другом месте: "С детских лет я вошел в молитву"[65]. Молитва возносилась живому Богу и была обращена к вечности. Эти вопросы интересовали и других его сверстников, которые "наивной серьезностью охотно останавливались раздумьем на сей тайне"[66].