«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Старец Софроний, созерцая нетварный свет, одновременно жил и свойственную нашему естеству боль в моменты отъятия Божественной благодати — боль богооставленности. В писаниях старца не раз встречается описание боли, сопутствующей сему явлению. Когда человек познал Бога в Духе, исполнившем все его существо, он затем страдает, когда не ощущает Его присутствия, испытывая неутолимую жажду пережить сей опыт вновь. Старец Софроний пишет:

Периоды отчаяния сменялись периодами чувства Божией любви. Чередование волн мрака и света — удел, как ты знаешь, монаха. Душа иногда болезненно ищет Бога, иногда сильно и сладко влечется ко Христу, любит Христа, чувствует Его в себе, а потом снова отступает этот свет, и душа остается во мраке[452].

Старец Софроний с искренностью и простотой описывает страшное состояние богооставленности, доходившее до "безумия", когда он уподоблялся Иову из Ветхого Завета:

Сам Он, непонуждаемый Господь, если пожелает, может прийти к нам. Я зову Его то плачем, то ропотом на мрак и нищету жизни моей, то молитвою, то молчанием, то воплями… — но Он не слушает меня. И я устал.

Со мной произошла страшная перемена. Свет, Божественная благодать далеко отступили от меня. Я понес ничем не вознаградимую потерю, и в этом неистощающийся источник моих страданий, которые снова достигли силы, превышающей меру сил моих; и душа и тело в болезни. От великой скорби я, как Иов, бываю иногда неистов.

Прошу Вас — молитесь за меня[453].

В жизни его произошло то же, что и с великими отцами Церкви — боговидцами — по созерцании нетварного света. Из писем старца видно, его богооставленность есть отражение опыта святого Серафима Саровского и монахов в "темнице", описанной в "Лествице" Иоанна Лествичника[454].

Такое состояние приводит к духовному параличу, и аскет переживает трагедию человечества, утерявшего рай, который прежде знало оно через Адама[455].

Впоследствии он соотносил это состояние с состоянием Христа на кресте, распятом на Голгофе за "прародителя Адама". Старец Софроний пишет:

Иногда любовь к Богу отрывает от мира, хочу забыть мир в умном созерцании Божества Христова, а иногда любовь к человеку — страдание с ним — толкает на безумный спор с Богом…

Христос, распятый по любви к миру за грехи мира, — моя последняя любовь, последнее восхождение ума моего, последнее дерзание сердца моего, мой единственный истинный Бог[456].

Во второй главе уже говорилось о споре старца с Богом до того, как Бог явил Себя. Однако, как ни парадоксально, спор с Богом продолжается в периоды богооставленности, хотя и принимает несколько иную форму…

Эта борьба у меня по временам принимает характер борьбы с самим Богом (при всем сознании моего последнего ничтожества). Иногда я молюсь с кротким плачем, а часто, как безумный, спорю, настаиваю, требую, "ругаюсь", почти "богохульствую". Но при всем богоборческом характере моей жизни я люблю Бога до последней глубины моего существа и Ему отдаю последний суд, потому что Он располагает бесконечными возможностями за пределами этого мира. Любовь к миру, к человеку меня толкает на войну с Богом.

Этому духу борьбы с Богом я предоставляю действовать в душе свободно и наблюдаю, как он, достигнув некоторой непоколебимой стены, падает, разбившись, и тогда убеждаюсь, что еще глубже люблю я Бога. С Богом я "спорю", "ругаюсь", Бога "дерзко оскорбляю" в борьбе за судьбы людей, но, в конечном итоге, каковы бы ни были судьбы всего человечества, всего мира, всей твари, Бога я люблю единственной подлинной вечной любовью.

Тысячи раз в душе моей происходила сильная борьба, но всегда побеждала любовь Христова[457].

Одно из выражений из переписки старца, имеющих особое значение, отражает состояние умаления Божественной благодати. Он пишет: "Я, окаянный, теперь все потерял и живу, как бессловесная скотина"[458].

Духовная борьба

Восхождение человека к Богу составляет единую и последнюю цель нашего бытия. Человек возводится от потенциального "образа" к реализованному "подобию". Непременным условием же этого восхождения является великий подвиг, прежде всего в борьбе своего "я", растленного отпадением от Бога. Посему нам предлежит великая брань преобразить наше внутреннее состояние и достичь единения с Богом.

Старец Софроний по своему опыту знает, что "труден наш путь, но вместе и блаженный, и радостный"[459]. Путь ко спасению — узкий и скорбный, человеку "нельзя распускаться" и "шутить не приходится" на пути ко спасению[460]. Имея самое серьезное отношение к вопросу спасения, он был готов пойти на какие бы то ни было жертвы ради этого[461]. И затем старец Софроний пишет, что "наша жизнь — крест" Христов, "ничего, кроме креста, мы не проповедуем"[462].

Старец Софроний приводит такой пример: в Первую мировую войну солдатам давали приказ идти только вперед, а в случае отступления их расстреливали. Старец пишет: "У нас, монахов, положение, подобное этому. Наше спасение во всех смыслах только впереди"[463].