«Желаю, чтобы в обреченности твоей искусству и спешке находились все-таки светлые и неторопливые часы на то, чтобы от дохнуть или, в худшем случае, — сесть за прозу. Я люблю твою прозу и хотел бы видеть ее чаще.
Кланяюсь.
…К счастью Дупака, в райкоме призвали к единоначалию, потому что эксперимент с демократией, с законодательными худ. советами довел некоторые театры до такой анархии, что эти воинствующие бездари поснимали режиссеров, директоров, парторгов; во МХАТе, говорят, артисты снимают Ефремова и пр. Так что председателем избран Дупак, заместители: Глагол и н и Золотухин. Против Золотухина воздержался Прозоровский[254]
, а я его, суку, в профсоюзные лидеры рекомендовал. Мне он со своим воздержанием был смешон.Но более всего меня возмутило, потом насмешило и привело к полусумасшедшему состоянию сообщение Жуковой, полученное ею свыше, что Крымова будет у нас художественным руководителем?! И что во Францию она едет не только вдовой, но и руководителем поездки. Я сказал в компании, что уйду из театра после того, что она наговорила и наплела и какую сеть вокруг «Таганки» и покойного мужа выплела.
Фамилию Любимова категорически запретили вписывать в афишу. Опять такое нагородил… ЛИДЕР оппозиции, то есть эмиграции… воин… мол, я еще приеду, посмотрю, что там осталось от этого вонючего театра…
Давал интервью «Московским новостям». Они задумали эту игру, чтобы вставить имя Любимова, — утром еще было можно, а уж вечером нельзя. Но я им наговорил. А в дверях стоял человек из Киева, музыкант… хотел мне сказать несколько слов… и сказал их на магнитофон.
Два разных мнения о моих словах на панихиде — одна плюет мне в лицо за лицемерие и обливает «Таганку», другая восхищается моей жизненной позицией. Зачем я это пишу? Да просто так, чтоб что-то писать. Обстановка в театре гнусная.
Бедный, бедный Анатолий Васильевич! Как ему холодно, должно быть, там и одиноко. Как он хотел общения, а я часто избегал. Мне все казалось, что он не верит в меня и дает роли от безвыходности, так вот понарошку и Альцеста дал…
Сегодня 9 дней А.В.Эфросу.
Театр двух пустых кабинетов. Почему он не сел в кабинет Любимова? Почему вообще так деликатно, опасаясь, как бы кого не обидеть, вел себя? Надо было больше и чаще говорить с ним. А вот Бортника — избегать. Который раз я эти слова говорю себе, а избежать его не могу. Вот и сегодня заеду за ним, и поедем смотреть «Кориолана».
Любимов, как сказало радио, отказался комментировать смерть своего старого друга и преемника…
А то, что фестиваль будет проходить под знаком памяти выдающегося советского режиссера А.Эфроса, должно его шибко обрадовать… Лидер эмиграции. Господи! Прости ему, грешному!
Только бы Париж прожить и выжить.
Аня-гримерша меня Богом пугает. Часто меня в последнее время стали им пугать, сами они его суда не боятся, сами они во всем правы…
По Москве упорный слух, что «Таганка» сократила Эфросу жизни лет на 10, и мошкара может заесть, и пр.
Вообще хорошо бы к Франции заготовки какие-нибудь набросать, чтоб там на Елисейских Полях обдумать можно было.
Он лежит рядом с Арбузовым. Что явилось причиной его смерти — «немилость короля и черная Кабала»?
Ни на что времени не хватает. А надо записать, что вчера в ВТО я провел вечер с В. Высоцким, — убежал от Полоки, от Бортника. Открывал вечер М.Ульянов — ну, глыба, ну, ум, ну, мужик российский… И как на его фоне мелко и неумно выглядела наша шушера: Венька, дурак Хмель — низкий, ни к слову ни к делу, а так, заодно, вспомнил Любимова, Леня манерный какой-то стал, суетливый… Белла Ахатовна так запоэтизировала свою интонацию, что не поймешь уж, о чем речь, — пародией на саму себя стала. И как же я выглядел? На самом деле, родственники сказали: самое сильное впечатление вы и Ульянов. Что мне остается делать, как принять эти слова на веру. Уж я не говорю о Тамаре, которая сказала: «Ты у меня самый лучший…»
Господи! Сделай так, чтоб этот день стал днем нашего театра, может быть, наше будущее от сегодняшнего дня зависит.
Прием в посольстве — Яков Петрович — мы с ним по корешам просто, он в Барнауле начальником цеха работал, был и в Бийске, а сам с Урала. Напившись мартини с тоником, поехали на балет с участием Максимовой и Васильева. Когда отгрохали аплодисменты и в последний раз наступили темнота и тишина, я крикнул во всю глотку: «Катя, браво!»
На что я в Париже трачу время? Люди пошли на Монмартр пешком. А мне там надо крайне побывать и нарисоваться. Таким образом, у меня будет два портрета с Монмартра с разницей в 10 лет. Тогда это стоило 30–40 франков. Сколько это стоит в нынешних франках?!