Знают истину танки!

- Ты не понимаешь меня, Аура?.. Но ты же в лагере немножко научилась по-русски?.. Аура! Меня арестовали - я не только еще не был женат, я...

Аура отвечает что-то по-литовски.

Они может быть и поцелуются сейчас, но мы этого не увидим.

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Опять они! Но уже сидя на вагонке. Теперь уж она без шапки, ее волосы длинные рассыпались по Володиной груди, он их перебирает и целует.

Доносятся хрупкие стеклянные звуки бандуры.

И соседняя вагонка видна. Мантров, отвернувшись у тумбочки, старается не смотреть на этих двоих, хотя сидит прямо перед ними.

И на других вагонках, на нижних щитах и на верхних, сидят там и сям женщины. Как странно видеть прически и длинные волосы в лагерном бараке! Ближе бандура. Несколько тихих голосов, женских и мужских, поют:

Выйди, коханая, працею зморэна,

хоч на хвылыноньку в гай...

А вот и старик-бандурист - наголо стриженный, как обесчещенный.

И крышка бандуры его с мазаной хаткой, с писаной неживой дивчиной.

И - живая, похожая, лежит на смежной верхней вагонке, поет. Ее сосед встает, шагает по верхним нарам к ближней лампочке. Выкручивает ее и кричит:

- Эй, люды добры! Як майора Чередниченко нэма - так кто ж будэ электроэнергию экономыты? Геть их, лампочки Ильичеви, чи они вам за дэсять рокив у камерах очей нэ выелы?

- Общий вид барака. Вторую лампочку выкрутили. Третью.

А последнюю - украинка толстая.

Полная темнота.

И смолкла бандура посреди напева.

День. На крыше барака сидят двое зэков в бушлатах и, как-то странно держа руки, запрокинувшись, смотрят вверх.

Из их рук идет вверх почти непроследимая нить.

МЫ ПОДНИМАЕМСЯ.

Явственней веревочка. Вверх. Вверх.

Мутное зимнее небо. В легком ветерке дергается самодельный бумажный змей. На нем:

Жители поселка! Знайте!

Мы потому бастуем,

что работали от зари до зари

на хозяев голодные

и не получали ни копейки.

Не верьте клевете о нас!

отдаленная пулеметная стрельба. Резкий свист пуль по залу.

в экран! в змея! одна из очередей проходит дырчатой линией через угол змея.

Но змей парит!

И МЫ ТОЖЕ СТАЛИ ПТИЦЕЙ.

Мы делаем круги над лагерем и спускаемся.

На крышах нескольких бараков - по два заключенных. Это наблюдатели.

На вышках - не по одному постовому, как всегда, а по два.

На одной вышке стоит еще офицер и фотографирует что-то в лагере.

А в зоне - несколько проломов: повален забор, разорвана колючая проволока.

За зоной против этих мест - торчит из земли щит с объявлением:

КТО НЕ С БАНДИТАМИ

- переходи здесь!

Тут не стреляем.

А в лагере против этих мест - баррикады, натащены саманы, ящики.

И около каждой баррикады стоит двое постовых с самодельными пиками (пики - из прутьев барачных решеток).

И против ворот, против вахты - большая баррикада.

И тоже стоят постовые с пиками: двое мужчин, одна женщина.

А за зоной

пехотные окопные ячейки. В них сидят-мерзнут хмурые пулеметные расчеты, смотрят

на лагерь.

ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.

На двери приколота бумажка:

ШТАБ ОБОРОНЫ

Перед дверью прохаживается с пикой молоденький зэк-часовой.

За этой дверью - по вазону с широкой агавой мы узнаем бывший кабинет оперуполномоченного. За письменным столом

сидит полковник Евдокимов в военном кителе с невоенными пуговицами.

Гай уронил черную стриженую голову на поперечный стол и как будто спит.

Сложив руки, сидит Магомет, спокойный, как гора.

В разных позах еще в комнате - Климов, Богдан, Барнягин, Галактион Адрианович и пожилой нормировщик. Все - без номеров. В углу стоит худощавый Антонас и очень строго смотрит.

Говорит Евдокимов:

- Я не знаю - какие могут быть претензии к штабу? Мы в осаде восемь дней. Никакой свалки вокруг продуктов, никаких злоупотреблений на кухне. Имеем месячный запас. Караульная служба - безупречна. Полный порядок!

КОСЫМ РЫВКОМ

переносимся к Барнягину:

- На хрена нам ваш порядок? При МВД тоже в лагере был порядок! Он на шее у нас - порядок! Нам не порядок, а свобода нужна!

- Но откуда нам достать свободу, майор Барнягин? Может быть, в первую ночь мы еще могли разбежаться. Никто, однако, этого не предлагал. А сейчас - момент упущен, перестреляют.

Климов, рядом с Барнягиным:

- Для свободы нам нужно оружие! - а мы его не ищем.

Евдокимов. Рассудительно-снисходителен:

- Слушайте, друзья, ну нельзя же планировать операции, находясь на уровне грудных детей. Значит, с ножами и пиками идти добывать пулеметы? - уложим половину личного состава. А что делать потом с оружием? Захватить рудники? Что это нам даст? Идти с боями на Караганду? Утопия.

Пожилой нормировщик, рыхлый, растерянный:

- Товарищи! Товарищи! Да где вы читали, где вы видели, чтобы лагерные восстания удавались? Это же не бывает!

Он мучается, ломает пальцы. Галактион Адрианович, двинув бровями, говорит ему по соседству:

- А где вы вообще видели восстания? Они только начинаются.

Евдокимов:

- Никаких активных и позитивных действий мы предпринять не способны. И недаром каждый день от нас уходит по несколько дезертиров. Эт-то показательно.

Богдан кричит:

- Так шо нам - за бабьи сиськи трематься?.. Нас тут як тараканов передушат! Треба яку-сь-то иньшу справу!..

Климов зло:

- Значит, "не надо было браться за оружие"?!

Евдокимов (твердо и на этот раз быстро):