Знают ответ орхидеи

Она отнюдь не походила на старого бойца, поседевшего на службе закону, и я помедлил с объявлением ультиматума. Ее походка заслуживала вдумчивого изучения, лицо требовало кропотливого анализа, а туалет – тщательной инвентаризации. И я подумал, что если передо мной Энн Севидж-Хорн, то главному редактору «Газетт» нужно в три шеи гнать своего фотографа, который явно ошибся фотографией.

Дама заметила, как я ее разглядываю, и без тени смущения отплатила мне той же монетой. Изящная головка ее слегка склонилась к плечу. Она подошла, уселась в соседнее кресло и одарила меня пристальным взглядом, какого ожидаешь от королевы – или уличной девки.

Первым заговорил я:

– Что у вас пропало? Кролик?

Она улыбнулась, желая подзадорить меня, и ей это почти удалось.

– Почему вы решили, что вульгарность – лучшая линия поведения? – спросила она.

– Я не нарочно. Просто родился вульгарным. Увидел ваше фото в газете и загорелся желанием узнать, какой у вас голос. Захотелось непременно его услышать. Скажите еще что-нибудь.

– Вы слишком развязны для незнакомого человека.

– Ну что ж, я не против исправить это упущение. Давайте знакомиться. Меня зовут Гудвин. Арчи Гудвин.

– Гудвин? – Она слегка нахмурилась, соображая, потом протянула: – Ну конечно! Вы тоже угодили в газету. Если только вы тот самый Гудвин… Вы работаете на Ниро Вульфа?

– Практически я и есть Ниро Вульф, когда дело доходит до работы. Где вы находились в период с одиннадцати минут третьего до без восемнадцати шесть?

– Дайте подумать… Я гуляла в парке со своим любимым фламинго. Если вы считаете, что это не алиби, то сильно ошибаетесь. Мой фламинго умеет разговаривать. Спросите еще что-нибудь.

– Умеет ли ваш фламинго определять время?

– Конечно. Он носит на шее наручные часы.

– А как он на них смотрит?

– Так и знала, что вы меня об этом спросите. Фламинго научили завязывать шею узлом. Самым простым одинарным узлом. Но когда он это делает, часы оказываются как раз у него на сгибе… Привет, мама. Мама?

Она неожиданно вскочила с кресла и куда-то двинулась.

– И что, никого даже не заковали в наручники? – услышал я ее голос уже вдалеке.

Ее мать, тетушка Сидни Карноу, возглавляла процессию, появившуюся из коридора. По своей комплекции она равнялась двум таким, как Энн, вместе взятым, и лишь вполовину уступала Ниро Вульфу. У нее было не только могучее тело, но и широкое лицо с чертами такими крупными, что между ними почти не оставалось зазора.

Матрону сопровождал тощий молодой очкарик, по сравнению с ней просто коротышка. За этой парой следовали двое мужчин. Один, судя по заметному сходству с матерью, был брат Энн Ричард. Второй, высокий разболтанный тип, наверняка показался бы человеком представительной наружности любой женщине от шестнадцати до шестидесяти.

Пока я производил краткий смотр процессии, заговорила дрессировщица фламинго:

– Мама, это мистер Гудвин, Арчи Гудвин. Тот самый, который вчера был в отеле «Черчилль» с Кэролайн и Полом. Допрашивает меня с пристрастием. Мистер Гудвин – моя мать, брат Дик, мой муж Норман Хорн. Нет, не тот, с папками. Это Джим Биб, адвокат, знаток всех законов. Мой муж – вот этот.

Представительный субъект, которого потянули за рукав, оказался рядом с супругой, продолжавшей трещать:

– Вы знаете, до чего меня разочаровал окружной прокурор. Он был с нами так доброжелательно вежлив. Мистер Гудвин совсем другой. Он намерен применить ко мне третью степень. Я имею в виду – физическое воздействие. Он же просто создан для этого. Не сомневаюсь, что тут же сдамся и во всем признаюсь…

Муж зажал ей рот ладонью, прервав поток слов решительно, но не грубо.

– Ты слишком много болтаешь, дорогая, – проворчал он благодушно.

– Такое уж у нее чувство юмора, – пояснила тетя Маргарет. – Но все равно, Энн, милочка, твои шутки неуместны, когда только что был зверски убит Сидни. Зверски!

– Ерунда! – выпалил Дик Севидж.

– Нет, именно зверски! – настаивала его матушка. – Всякое убийство жестоко, а это просто зверское.

– Безусловно, – согласился он. – Но для нас-то Сид умер более двух лет назад, а воскрес всего лишь на две недели. Никто из нас его даже не видел. Откуда же такое непереносимое горе?

– Лично я считаю, – вмешался Биб, говоривший высоким, почти женским голосом, который превосходно гармонировал с его внешностью, – что это слишком многолюдное место для подобных разговоров. Пойдемте отсюда.

– Я не могу, – заявила Энн. – Мистер Гудвин намерен сломить мое сопротивление и подавить мою волю окончательно. Взгляните только в его суровые серые глаза. Посмотрите на эту челюсть!

– Ну, перестань, дорогая, – нежно проговорил Норман Хорн, взял жену за локоть и повел к дверям.

Остальные двинулись следом. Замыкал шествие Биб. И ни один не соизволил, хотя бы из вежливости, сказать, что рад знакомству. Один лишь адвокат едва кивнул головой на прощание.

Пока я стоял и наблюдал, как они один за другим скрываются за створкой двери, до меня донесся голос женщины-ветерана:

– Мистер Мандельбаум примет вас, мистер Гудвин.