Знак белой лилии

– И вы там жили с самого рождения, – напомнил он.

– Тогда все было по-другому. Не было невыносимой жары. Дворы и улицы продувал ветер. За строительством новых объектов строго следили, поэтому строили, не нарушая розу ветров. А теперь – тяп-ляп, как далеко бог на душу положит. Настроили везде человеческих скворечников! И кому только в голову приходит – строить небоскребы! Восемьдесят этажей! Ужас!

– В США есть здания выше.

– О! – громко воскликнула она. – Не говори мне об этой стране, от которой отвернулся не только божественный разум, но и земной рассудок! Иначе я перейду на русский мат! А наша Дума этого не одобряет!

– Ладно, не буду, – пообещал он и добавил с сожалением: – Не зря говорят, что, когда бог кого-то хочет наказать, он лишает его разума.

Мирослава думать о выжившей из ума заокеанской стране больше не хотела и вернулась к тому, что ей казалось насущной проблемой.

– Я вообще считаю, что дома выше пяти этажей – это надругательство над человеческой психикой.

– Я бы разрешил двенадцать этажей, – осторожно заметил он.

– И ни одним этажом выше! – подвела итог Мирослава.

– На обед у нас овощное рагу с грибами, – перевел он разговор на другую тему, – и пирог с щавелем.

– Шура на домашний телефон не звонил? – спросила Мирослава.

– Соскучились? – улыбнулся Морис.

– Как я могла о нем не вспомнить, если ты пирог испек! – проговорила она с притворным упреком.

Миндаугас рассмеялся, а потом признался:

– Я сам слегка по нему соскучился. Но он, наверное, сильно загружен, и ему не до поездок к друзьям.

– Не похоже на него, – не без сарказма отозвалась Мирослава, – скорее всего, занемог от жары и бьет баклуши.

– То есть?

– Думает, как удачнее подверстать дело под Крысинского.

Морису хотелось вступиться за Наполеонова, но он решил не ввязываться в спор с Мирославой, тем более перед обедом. Короче, сработал закон самосохранения. И Морис испытывал небольшие угрызения совести, которые, впрочем, вскоре перестали ему досаждать.

За чаем Мирослава рассказала ему о своей беседе с Жанной Томилиной.

Миндаугаса больше всего удивило то, что женщина все эти годы поддерживала дружеские отношения с первым мужем подруги и ловко это от нее скрывала.

– Мне кажется, – проговорила Мирослава, пытаясь при этом выжать из опустевшей чашки еще хотя бы один глоток чая, – Жанна была влюблена в Станислава Горчаковского.

– Вот как? – удивился Морис.

Устав смотреть на ее впустую тратящиеся усилия, он взял у нее чашку, налил в нее новую заварку и долил кипятка, после чего вернул Мирославе.

– Спасибо, – улыбнулась она и предложила: – Подумай сам! Жанна – такая роскошная обеспеченная женщина и незамужняя! О чем это говорит?

– Это может ни о чем не говорить, – ответил он и напомнил: – Андриевский говорил, что у Жанны были мужчины.

– Подумаешь, мужчины! – отмахнулась она. – Это просто для здоровья.

Морис терпеть не мог секса для здоровья, впрочем, как и дружеского секса. Он считал, что секс – это составляющая любви. И никак иначе.

Мирослава так не думала. Поэтому, поглядев на сморщившегося, как от зубной боли, Мориса, расхохоталась от души.

– Ничего смешного, – проговорил он серьезно.

– Ладно. Но учти, это твои убеждения. Другие могут думать иначе.

– Хорошо, допустим, вы смеетесь над моими убеждениями, которые считаете пуританскими. Но вспомните о другом!

– О чем?

– О том, что Станислав Горчаковский давно живет холостяком. Что помешало Жанне Томилиной влюбить его в себя?

– Этого я не знаю. Может, оставленный муж до сих пор сох по своей неверной жене.

– Может, – согласился Морис. – Но во влюбленность Томилиной в первого мужа подруги мне лично верится с трудом.

– Но все-таки верится? – улыбнулась она.

Миндаугас пожал плечами, спросил:

– Насколько я понял из вашего рассказа, с Андриевским у Жанны Ивановны тоже неплохие отношения.

– Да. Ей он сообщил о гибели жены, а родной сестре Елены Валентиновны даже не позвонил.

– Наверное, Кустовая этому не слишком огорчилась.

– Кто их знает, этих Кустовых. Лично мне показалось, что они хотят помочь Эммануилу Захаровичу с похоронами.

– Вопрос в том, примет ли Андриевский их помощь.

– Это не тот случай, когда отказываются. К тому же Эммануил Захарович произвел на меня впечатление адекватного человека.

– На меня тоже, – согласился Морис. – Жанна Ивановна не приглашала вас в свой салон? Хотя время сейчас для этого и неподходящее.

– Приглашала. Мне и самой любопытно на него взглянуть. Но, как ты сам выразился, время для посещения салона красоты сейчас и впрямь не подходящее. Так что мое любопытство может и подождать. А для следствия мой поход в салон ничего не даст.

– Вроде бы да, – отозвался Морис и спросил: – К кому вы собираетесь наведаться завтра?

– Хочу позвонить дяде Эммануила Захаровича Арсению Сергеевичу Андриевскому и напроситься к ним с женой в гости.

– Навряд ли хоть кто-то будет рад таким гостям, как мы, – тихо проговорил Морис.

– Ничего не поделаешь, – отозвалась Мирослава.

Позднее вечером она позвонила дяде клиента и, ссылаясь на племянника, попросила Арсения Сергеевича о встрече.