Знак единорога

— Я помню слова Дворкина, я ведь училась у него. А эти слова помогли мне потом кое-что заметить. Дворкин намекал на то, что Самоцвет дает своему хозяину необычайные возможности, но в то же время высасывает его жизненную силу. Чем дольше ты носишь его, тем больше он отбирает у тебя сил. Не знаю, как именно. Позже я обратила внимание на то, что отец очень редко носит Камень и всегда очень быстро его снимает.

Мои мысли вернулись к Эрику в тот день, когда он умирал на склонах Колвира, и вокруг кипела битва. Я вспомнил, каким он показался мне тогда: бледное лицо, затрудненное дыхание, на груди кровь… И Самоцвет на цепочке пульсировал, подобно сердцу, в складках его мокрого одеяния. Никогда прежде и никогда потом я не наблюдал подобного зрелища. Я вспомнил, что пульсация Камня становилась все слабее и слабее. И когда Эрик умер, и я сложил его руки на Камне, пульсация прекратилась.

— Ты знаешь что-нибудь о том, как действует Самоцвет? — обратился я к Фионе.

Она покачала головой.

— Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю то, что всем известно: власть над погодой. Если судить по некоторым словам отца, он повышает восприятие. Может быть, даже переводит его на более высокий уровень. Дворкин говорил об этом, в основном, как об убедительном примере того, что Лабиринт присутствует во всем, что дает ему власть. Он приводил это и как пример принципа сохранения: все необычные возможности имеют свою цену. Чем больше власть, тем дороже она обходится. Карты — мелочь, но даже после них ощущаешь легкую усталость. А когда пересекаешь Отражение — а это значит, используешь заложенный в нас образ Лабиринта — то еще больше утомляешься. Пройти сам Лабиринт физически невероятно тяжело. Но Камень, говорил Дворкин, еще более высокая ступень того же явления, и тот, кто использует его, платит намного дороже.

Так. Что ж, если это правда, то я получил еще одно косвенное доказательство о характере моего покойного и наименее любимого братца. Если, зная об этом, он все же ради защиты Амбера надел Самоцвет и носил его слишком долго, то, выходит, он был героем. В то же время, передавая мне Камень и ни о чем не предупредив меня, он попытался последний раз отомстить мне даже уже после своей смерти. Однако Эрик сказал, что исключил меня из своего проклятия, чтобы оно полностью пало на наших врагов. Конечно, это означало только то, что он ненавидел их чуточку больше, чем меня, и старался разумно расходовать свои возможности на благо Амбера. Я вспомнил о том, что заметки Дворкина, которые я нашел в тайнике, указанном Эриком, оказались неполными. Возможно ли, что Эрик умышленно уничтожил ту часть, в которой были предупреждения об опасности, чтобы облечь на гибель своего преемника? Это казалось мне маловероятным. Он не знал, что я возвращусь, что битва закончится его гибелью и что я и в самом деле стану его преемником. Власть вполне могла перейти к одному из любимцев, и уж, конечно, Эрик не стал бы ставить ему такие ловушки. Нет, либо Эрик не знал об этом свойстве Камня и сам получил неполные инструкции, либо кто-то добрался до бумаг раньше меня и уничтожил некоторые из них, стараясь преподнести мне опасный для жизни сюрприз. И это снова могло быть рукой истинного врага.

— Тебе не известно, до каких пор им можно пользоваться безболезненно? — спросил я.

— Нет, — ответила Фиона. — Могу положиться на свою память и сделать несколько выводов из ее опыта. Может, пригодятся. Во-первых, я не припоминаю, чтобы когда-нибудь отец долго носил Камень. И второе — я поняла это из слов отца. Когда-то он заметил: если люди превращаются в статуи, то либо ты попал не туда, куда хотел, либо «здорово влип». Я долго выпытывала у него, что означает эта фраза. В конце концов, у меня создалось впечатление, что, если ты носишь Самоцвет слишком долго, у тебя появляется другое ощущение времени. Очевидно, начинается ускорение обмена веществ, и в результате этого тебе кажется, что мир вокруг тебя движется медленнее. Это может нанести человеку большой вред. Вот и все, что я знаю. Да и то это скорее мои догадки, а не объективный закон. А ты его носишь давно?

— Порядочно, — ответил я, мысленно измеряя свой пульс и оглядываясь, словно проверяя, не замедлилось ли время вокруг меня.

Все вроде бы нормально, хотя мне действительно нездоровилось, Но раньше я приписывал это объятиям Жерара. Однако я не собирался срывать с себя цепь с Камнем, как только выслушал дружеский совет — пусть даже его дала мне умница Фиона. Что это было — извращение, упрямство? Нет, независимость. Именно независимость, да еще чисто формальное недоверие. Как бы то ни было, я надел Камень всего несколько часов назад, вечером. Подожду.

— Понимаю, он тебе нужен не для украшения, — посочувствовала Фиона. — Я просто хотела посоветовать тебе долго не носить его, пока не выяснишь всего досконально.

— Благодарю, Фи, скоро я его сниму. Я благодарен тебе за то, что ты сообщила мне об этом. Кстати, а что случилось с Дворкиным?

Она постучала пальцем по виску: