Знак Хаоса

Роджер Желязны

ЗНАК ХАОСА

Филу Клеверли и нашим солнечным временам: спасибо за все кокию наге[1]

I

Я чувствовал странное беспокойство, вот только с чего бы это. Действительно, что тут странного — наклюкаться в компании с Белым Кроликом, улыбающимся Котом, пугалом-коротышкой — ну вылитый Бертран Рассел — и моим старым приятелем Льюком Рейнаром[2], который горланил ирландские баллады, пока необычный ландшафт на стене за его спиной из росписи превращался в реальность. В общем, громадная Синяя Гусеница, затягивающаяся кальяном[3] на шляпке гриба-гиганта, произвела на меня должное впечатление — я-то знал, как трудно поддерживать в зажженном состоянии водопроводную трубу. Но все же что-то было не так. И сцена получалась вроде бы довольно веселой, вполне в духе Льюка, ведь он, как известно, довольно часто появлялся в такого рода компаниях. Так с чего бы мне чувствовать себя неуютно?

И пиво было хорошее, и было чем закусить. А уж демоны, истязающие привязанную к столбу рыжеволосую дамочку, так блестели, так блестели — ну прямо как надраенные ботинки. Теперь они куда-то провалились, но в целом все было прекрасно. Все было прекрасно. Когда Льюк запел про залив Голуэй, что был так искрист и чуден, мне даже захотелось нырнуть в него и затеряться в его волнах. Очень печально.

Что-то слишком я сегодня сентиментален… Да. Забавная мысль. Когда Льюк пел что-нибудь грустное, я чувствовал меланхолию. Когда веселое — был очень доволен. Казалось, сам воздух здесь насквозь пропитан со- и переживанием. Но мне-то какая разница? Представление было великоле…

Я отхлебнул из кружки и посмотрел, как на краю стойки раскачивается Шалтай. Мгновение я пытался сообразить, когда же меня занесло сюда, но все пружинки из моего будильника куда-то ускакали от меня. Ладно, разберемся потом. А главное — хорошо гуляем…

Я смотрел, слушал, пробовал, ощущал, и все было здорово. На что бы я ни засматривался, все казалось изумительным. Вроде бы я собирался что-то спросить у Льюка. Да, что-то такое было, но он слишком увлекся пением; впрочем, все равно я сейчас об этом думать не мог.

А что я делал до того, как попасть сюда? Ну, с этим все просто, вспомнить об этом — раз плюнуть. Но потом, не сейчас, когда вокруг все так интересно.

Хотя, кто знает, это могло оказаться и вправду важным. Может, поэтому я и чувствую себя так неуютно. Может, я оставил брошенным какое-то дело и мне надо вернуться и доделать его?

Я повернулся, чтобы спросить у Кота, но тот уже начал таять; при этом выражение морды у него было такое, будто все окружающее забавляло его. Я подумал: а я чем хуже? Я что, тоже так не могу? В смысле растаять в воздухе и слинять отсюда куда подальше. Если я проявился здесь примерно таким манером, то почему точно так же отсюда не уйти? Очень даже может быть. Я поставил кружку, потер глаза и виски. В голове тоже, кажется, все плыло.

Я вдруг вспомнил портрет. Собственный. На гигантской карте. Козырь. Да. Вот как я здесь оказался. Через карту…

На плечо опустилась рука, и я обернулся. Это был Льюк. Ухмыляясь, он облокотился о стойку — должно быть, решил добавить.

— Шикарная вечеринка, а?

— Здорово. Как ты откопал это место? — спросил я.

Льюк пожал плечами.

— Не помню. Какая разница?

Он отвернулся, между нами закрутился короткий шквал из кристаллов. Гусеница выпустила лиловое облачко. Вставала синяя луна.

«Что же не так на этой картинке?» — спросил я себя.

Неожиданно у меня возникло чувство, что все мои способности критически оценивать ситуацию отстрелили во время войны: я не мог сфокусироваться на аномалиях, которые, по-моему, должны были здесь явно присутствовать. Я мгновенно догадался, что влип, но никак не мог понять, как это могло случиться.

Я влип…

Влип…

Но как?

Ага… Все началось, когда я пожал свою собственную руку. Нет. Неверно. Отдает дзеном[4], и все было не так. Рука, которую я пожал, вылезла из карты, на которой был изображен я, а затем карта исчезла. Да, так все и было… В таком примерно разрезе.

Я стиснул зубы. Опять заиграла музыка. На стойке рядом с моей рукой раздался тихий скользящий звук. Я посмотрел туда и увидел, что моя кружка полна. Может, я перебрал? Может, потому мне так трудно думать? Я отвернулся и посмотрел налево. Взгляд прошел вдоль границы, где фреска на стене превращалась в настоящий пейзаж. Мне стало вдруг интересно: а может, я тоже стал частью фрески?

Неважно. Раз я здесь думать не могу… Я побежал… налево. Что-то в этом месте было особенное, что-то такое, отчего мысли в моей голове приходили в полный разлад. Разве можно нормально оценивать окружающее, будучи его частью? Мне нужно отсюда уйти, мне нужно, чтобы голова моя работала ясно, — должен я в конце концов разобраться, что происходит?

Я прошел через бар и добрался до того размытого рубежа, где нарисованные деревья и скалы становились трехмерными. Погрузившись туда, я напряг руки. Я услышал, как шумит ветер, но движения воздуха не почувствовал.