Знак кота

— Кровный брат котов, — начал он без обиняков, — как ты удостоился такой награды?

В его словах проскользнула небольшая доля формальности. Они больше напоминали приказ, и я тут же почувствовал неприязнь, хотя и заставил себя не показывать виду. В конце концов, у советника Королевы Сноссиса могли быть причины считать меня низшим.

Поэтому я рассказал ему всю свою историю, стараясь не тратить слов напрасно, и она получилась достаточно сжатой. Я видел, что он слушает с не меньшим вниманием, чем выслушивал бы какое-нибудь важное донесение.

Закончив рассказ, я снова повернул запястье так, чтобы он ещё раз увидел шрам, который стал для меня ключом к существам, бывшим давними врагами людей.

Сановник слегка нахмурился.

— Я счёл бы это сказкой барда, — заметил он, — если бы ты не показал нам, на что способен. Странная, странная история, ведь между нами и Великими Котами всегда была война.

— Всегда? — мне вспомнились те полулегенды, о которых говорила Равинга, о временах, когда люди и песчаные коты бились бок о бок против когда-то великого, а ныне позабытого зла.

Канцлер нахмурился ещё сильнее.

— Ты говоришь о вещах, которые предназначены не для каждого уха, — и он послал своего орикса вперёд, снова оставив меня ломать голову над невидимой паутиной, каким-то образом плотно опутавшей меня.

Больше он со мной не разговаривал. На пятый день мы вышли к границе Аженгира и встретили там ожидающих нас Канцлера этой земли и новую стражу. Однако на этот раз между ними не было удачливого кандидата, и мне оставалось только догадываться, какая того постигла участь.

Глава двадцать четвёртая

Все мы носим в душе глубокую привязанность к земле, в которой родились. Её дух пропитывает нас настолько, что ни одна другая страна не может значить для нас столько же. Я одолел грозный, опалённый огнём Сноссис, но даже там мне не было так жутко, как в Аженгире, где меня поджидало следующее испытание.

В моей стране скалистых островов не водилось никаких насекомых, не досаждали они мне ни в Вапале, ни в Сноссисс. Но здесь на каждого путника сразу налетали тучи мошкары с солончаков. Они кусались, они облепляли незащищенную кожу, впивались в краешки глаз, уголки рта, просто сводили с ума.

И даже самый дух этой страны почему-то производил отталкивающее впечатление. Я чувствовал, как день за днём нашего путешествия по Аженгиру во мне растёт ощущение того, что я чужак, чужак, которого необходимо отпугнуть, что окружающий нас бесплодный мир отторгает меня.

Однако же для стражников, встретивших меня на границе, эта земля являлась родиной, пускай даже суровой и пустынной.

Солончаки сами по себе были ловушкой. Единственный товар, который вывозят из Аженгира, — это соль, но и её не так-то просто вырвать из объятий солончаков, сбор соли был весьма опасным делом. В солончаках часто встречались термальные озера, но в них не росли водоросли, а если что-то и укоренялось, то проку от этого было мало — ни для еды, ни для исцеления там ничего не годилось.

Местные жители погружали в воды этих широко раскинувшихся озёр шесты со множеством перекладин, напоминавшие ветви деревьев Вапалы. Проходило совсем немного времени, и на ветвях вырастали прозрачные кристаллы соли. Этот урожай и был тем товаром, за который его сборщики покупали самые необходимые для жизни вещи.

Но «посадить» эти ветви и потом собрать их вместе с плодами было делом очень опасным. Сборщики брали с собой длинные шесты, чтобы нащупывать впереди безопасный путь: под пористой поверхностью солончака зачастую скрывались топкие омуты, быстро поглощавшие любого, кто проваливался сквозь корку над бездной.

Всецело полагаться на ориентиры и вешки, обозначавшие безопасный путь к озеру, тоже не стоило, сколько бы раз ты ни прошел по этому пути. Ловушки под корой солончака постоянно перемещались, подтачивая её во всё новых местах. Каждая вылазка за урожаем была и испытанием всех умений сборщика, и просто делом случая.

На четвёртый день после того, как пересекли границу, мы вошли в одно из небольших селений, ютившихся на краю каменной гряды, служившей здесь единственной дорогой.

Селение было убогое — всего лишь россыпь домишек, которые и домишками-то не назовёшь, скорее хижинами, и насколько я видел вокруг, никто даже не задумался о том, чтобы хоть как-то украсить их. У порогов не сидели статуи котов-хранителей, даже у порога самой большой хижины, которую занимал старейшина этой деревни. Ни единого яркого пятна не украшало грязно-серые стены, ни одного знамени. Только высокий шест, увенчанный кристаллами соли, возвышался перед жильём правителя.