Знак небес

Ингварь собрался было с духом, чтобы ответить боярину, и по возможности резко и больно, но вдруг с ужасом понял, что сказать-то ему и нечего. А ведь и впрямь ни Юрий, ни тем более Ярослав больше, чем имел его отец Ингварь Игоревич, ему, Ингварю-младшему, ни за что не дадут.

Да какое там! Хорошо, если и это полностью вернут. Если князя Константина хоть как-то сдерживало кровное родство, то у владимирских князей и этих уз почитай что нет. И будут они повелевать им, как только душа захочет.

А тогда зачем это все и почему он здесь?

Не сказав больше ни слова, княжич молча круто развернулся и зашагал к своему небольшому шатру, стоящему подле двух огромных, поставленных для Ярослава и Юрия. Шел быстро, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег.

Ему было мучительно стыдно за свою непростительную глупость, где-то даже переходящую в подлость. Как ни крути, а ведь именно он в первый раз, еще прошлой зимой привел Ярослава на рязанскую землю.

Боярин Хвощ внимательно проследил, в какой именно шатер зашел Ингварь, после чего заметил:

— Вы вон даже шатер ему уделили — не чета своим. Больно уж мелок. Или то не его вовсе?

— Его. Какое княжество — такой и шатер, — усмехнулся Ярослав и добавил: — Да и то покамест. Когда мы с братом твоего Константина побьем, оно и вовсе маленьким станет. Князь же твой совсем ничего не получит.

— Вон как сурово, — протянул рязанский посол и поинтересовался с ехидной усмешкой: — Да вы никак с Юрием Всеволодовичем сызнова все поделить успели, как тогда под Липицей? А не рано ли?

Не слова это были, а звонкая пощечина. Как удар — слабовата, зато как оскорбление — в самый раз. Не сказал, а ожег ими боярин Ярослава, да и самого Юрия. До сей поры им обоим стыдно было вспоминать бахвальные речи, говоренные перед битвой с Мстиславом Удатным и братом Константином.

Оно, конечно, хорошо, когда человек верит в свою победу. Без этого трудненько одержать верх в любом бою. Плохо, когда он в ней непоколебимо уверен и даже мысли не допускает о том, что возможен иной исход.

А все мед виноват, больно уж хмельной был. Кто именно первым завел речь о дележке волостей после победы и после какой уж там по счету ендовы[31] опустевшей — сказать трудно. Впрочем, выбор невелик — лишь двое его могли начать: Ярослав или брат Юрий, а больше просто некому.

Хотя какая теперь разница — позор одинаково на них обоих лег. Это ведь додуматься надо, чтобы приняться делить шкуру неубитого медведя. Ярослав, помнится, Новгород себе запросил, брат Святослав — Смоленск, Ростов — Юрию. На Киев вроде бы рукой махнули, не став мелочиться, а кому же Галич решили отдать? Ивану, что ли? Вроде нет, не ему. Да и какая теперь разница — кому именно.

А самое главное, что не только бахвалились всем этим изустно, но и харатью о том составили, надиктовав дьяку все подробно, чтоб потом обиды между победителями не приключилось, и каждый к тому свитку Руку свою приложил: То-то, небось, смеялись Мстислав Удатный с Константином и смоленским князем Владимиром Рюриковичем, когда ее прочли.

Да и ныне Хвощ как в воду глядел. Они с Юрием и впрямь уже покромсали все Рязанское княжество. По-честному, на четыре доли, включая Ингваря и малолетних Константиновичей, но поделили, и от этого на душе становилось еще более неприятно. Хорошо хоть, что на бумагу ничего этого не занесли.

— Не твое собачье дело! — выдохнул Ярослав жарко.

Если бы не стыд великий, валяться бы Хвощу, на две части поделенному, у ног братьев-князей. Стыд душил, давил, лишал сил. От него не только у Ярослава, но и у Юрия все лицо краской унижения покрылось.

— Ну, точно — поделили уже, — сделал вывод рязанский боярин, внимательно вглядевшись в багровые лица братьев, и констатировал невозмутимо: — Стало быть, каков товар — такая и плата.

— Это ты о чем? — нахмурился Юрий, с тревогой поглядывая на брата, — сдержал бы себя, не уронил княжеской чести, подняв на Хвоща меч.

К тому же хоть бы сам посол молод был, а то ведь старик совсем. Его сейчас срубить — долгонько отмываться придется.

— Коль вы в случае победы и вовсе решили изгнать Константина из отчих земель, то и ему незазорно будет — ежели он одолеет — все ваши земли под себя приять, — пояснил боярин.

Юрий вначале помрачнел, но затем, что-то прикинув, слегка заулыбался, а чуть погодя и вовсе захохотал во все горло. Глядя на него, развеселился и Ярослав.

— Пускай все забирает, — махнул он беззаботно рукой. — Чай, наследниками меня пока небеса не наделили, так что я ему всю свою вотчину дарю, только чтоб непременно одолел меня поначалу.

— Ну и мое тоже пусть прихватит, — согласился со своим братом Юрий. — Всю землю нашу отдаем.

— Все слыхали? Все слова княжеские запомнили? — строго спросил рязанский боярин ближних людей, тесно толпившихся за спинами своих князей, и пояснил: — Я к тому это говорю, чтоб потом никто не встрял поперек, когда Константин Владимирович свою длань наложит на грады Владимир, Ростов, Суздаль и прочие.