Знак небес

Впрочем, оно и понятно. Симону, если разобраться, важней всего, чтобы его подворье не пострадало, да чтоб после всех разбирательств жители Владимира мошной не оскудели и гривны да куны свои не на строительство сгоревшего жилья отдавали, а в церковь несли. А уж как там Константин с малолетними княжичами поступит — дело десятое.

Зато Еремею Глебовичу не все равно. Он ныне, почитай, самым старшим из всех бояр и остался — прочие там полегли, под Коломной, а тех пятерых, кто ранен оказался, под вопли и плач владимирских женок Константиновы вои в город занесли, но их спрашивать без толку — двое в беспамятстве, а остальные трое не из тех, с кем совет держать можно.

Кстати, такое великодушие само по себе говорило о многом. Правда, не всех раненых Константин с собой прихватил, но и на том спасибо — не каждый победитель так-то поступил бы. Поначалу боярин опасался, что у рязанца тайный умысел. Ведь пока его дружинники заносили раненых, могли и замятню в воротах устроить, а много ли надо времени, чтобы дружина конная подоспела? Глядишь, и договариваться ни с кем не пришлось бы, уступать в чем-то, дабы город покорился новой власти.

Конечно, Еремей Глебович для такого случая припас пару задумок, и коварство свое Константину без больших потерь навряд ли удалось бы провернуть, но одно дело потери у рязанцев, которых тысячи и тысячи. Для них десяток-другой ничего не значит. И совсем иное — для владимирцев, у которых ратных людишек куда меньше. Еле-еле наберется сотня стражников, да и те далеко не первой молодости.

Одно радовало боярина — воинственный настрой мастеровых людишек. Откуда взялся боевой дух у кузнецов, шорников, кожемяк и гончаров — неведомо, но за ратниками Константина, которые принесли раненых владимирцев, они следили бдительно, и ежели что… Впрочем, не было, по счастью, этого самого «ежели». Сдали рязанцы увечных с рук на руки и спокойно удалились. Да и ворота, к которым они принесли раненых, были не массивные Золотые, которые намного проще захватить внезапно — поди закрой их быстро, а гораздо меньшие — Оринины.

«Так, может, и завтрашние переговоры тоже не таят в себе угрозы? Удастся договориться — нет ли, а все равно Константин владимирцев отпустит с миром, а не посадит в поруб, как это в свое время учинил князь Всеволод с теми же рязанцами», — продолжал размышлять боярин и досадливо стукнул кулаком по столу.

Вспомнилось ему, что всего два месяца назад насильник Гремислав с ватагой татей дотла спалил Рязань. А по чьему наущению? Князь Ярослав постарался. Так оно или нет — тоже доподлинно неизвестно, одни слухи. Ну а если Константин им поверил и в отместку за свой стольный град пожелает с Владимиром такое же учинить?! Нет, если по справедливости, то он должен палить Переяславль-Залесский, но вдруг рязанский князь за это злодеяние не одного Ярослава виноватит, а считает, что и Юрий Всеволодович к набегу Гремислава тоже свою руку приложил?

Еремей Глебович вскочил и стал нервно вышагивать по просторной горнице, теряясь в догадках, что же ему все-таки предпринять. Наконец, малость остыв, он решил, что в любом случае ничего не теряет — городу все едино не устоять, а тут был шанс, и его надо попытаться использовать.

«Да еще и святые отцы рядом будут, — окончательно успокоил он себя. — При них-то точно Константин на столь тяжкий грех, как клятвопреступление, не пойдет. Хоть и бродят о нем страшные слухи, будто он в Исадах свою братию умертвил, но и других разговоров тоже предостаточно, вплоть до того, что не убийца он, а совсем напротив — страдалец безвинный. Молва — штука известная. Если она приукрашивать начнет, так чуть ли не до небес славу твою поднимет, а коли примется чернить, то так вымажет с ног до головы, что и родная мать не узнает, отшатнется в ужасе. Умному человеку хорошо известно, что истина всегда где-то посередке находится, да вот где именно — поди-ка разбери.

Во всяком случае, пока попрекнуть рязанского князя при всем желании было нечем. Он ведь не только с ранеными честь по чести поступил, не воспользовавшись удобным случаем, но и плыл сюда мирно — ни одно сельцо на пути не заполыхало. Там же, где останавливался, смерда не зорил, брал по совести, умеренно. У бедных на коровенку лядащую не покушался, лошадей не отнимал и воев своих — это тоже до боярина донеслось — предупредил строго-настрого, что, ежели хоть кто из них меч свой обнажит или бабу какую силком возьмет, в тот же день на ближайший сук будет вздернут. И ведь вздергивал, правда, опять-таки по слухам.

В последнее Еремей Глебович не очень-то верил, хотя очевидцы с пеной у рта уверяли, что сами видели эту казнь. Ну пускай лжа, но все равно получалось, что ведет себя рязанец не как тать, устроивший набег, а совсем наоборот, как будущий правитель. Значит, что? А то, что как ни крути, но ехать на переговоры надобно.