Знак розы

— От всей души надеюсь, что ты даже не станешь рассматривать такую возможность, Перси, — заявил Амос. — Мы можем выстроить внушительную защиту, но на исход дела она не повлияет, а огласка тебя погубит. Средства массовой информации смешают твое честное имя с грязью, опорочат все, созданное тобой, не говоря уже о том, что от памяти Мэри ничего не останется. Ты действительно полагаешь, что драка того стоит? Мэри не хотела бы, чтобы ты закончил свои дни в судебной баталии с Рэйчел - и пострадал из-за того, в чем, предположительно, виновата она. Она бы умоляла тебя отдать Сомерсет, а дальше - будь что будет, в том числе и с будущим Рэйчел. Подумай и о Матте, о том подозрении, которое навсегда нависнет над ним.

Перси бросил взгляд на внука.

— Ты тоже так думаешь, Матт?

—Я не хочу, чтобы ты пострадал, дед. Вот моя единственная забота. Забудь о том, как это скажется на мне. Ты всегда говорил, что единственным судьей для настоящего мужчины является только он сам. Если он считает, что не сделал ничего дурного, то не имеет значения, что думают об этом остальные. Но мне небезразлично, что люди подумают о тебе, и я боюсь того, чем может закончиться для тебя судебное разбирательство.

— Если я отдам Сомерсет, мне будет еще хуже, сынок.

— Почему? — В голосе Матта прозвучал неподдельный ужас. — Рэйчел получает фабрику, а мы остаемся с плантацией. Никто не выигрывает. Я согласен с Амосом. Говорю тебе, отдай ей проклятую плантацию, и черт с ней. Пусть Сомерсет сожрет ее, как и всех Толиверов до нее.

Перси выразительно приподнял брови.

— Ты растерял свои чувства к ней?

— Я потерял надежду.

— Какая трагедия. Я слышу, как у тебя урчит в животе, Амос, и ты, Матт, наверняка умираешь от голода. Уже поздно, но нам, так или иначе, не придется сегодня спать. Давайте-ка спустимся вниз, разогреем цыпленка по-флорентийски, которого приготовила нам Саванна, и запьем его парой бутылочек «Пино гриджио»[31]. Свое решение я должен сообщить до понедельника, верно, Матт?

— Верно, — подтвердил Матт и обменялся встревоженным взглядом с Амосом, который, казалось, говорил: «К чему ждать целую неделю?»

Матт поднялся на ноги, но остался стоять, когда остальные потянулись к дверям.

— Ты идешь, Матт? — спросил Перси.

— Дай мне несколько минут.

Когда дверь закрылась, Матт уставился на картину над камином. Многое теперь стало ясно. Он получил ответы на вопросы, которые задавал себе всю жизнь. Все, что он узнал о своем отце, было почерпнуто из старых газетных вырезок, в которых описывались его военные подвиги, и застекленной коробки с его медалями и лентами, висевшей на стене в библиотеке. Всего один раз Матт ощутил свою близость к памяти отца. Это случилось, когда дед подарил ему кожаный бумажник с двумя фотографиями, на одной из которых был снят он сам, совсем еще ребенок, а на другой - его мать, молодая и улыбающаяся.

— Твой отец носил эти снимки при себе, когда его убили, — сказал Перси. — Он хотел бы, чтобы они остались у тебя. И еще кое-что. Его последними словами, когда мы с твоей матерью видели его в последний раз, были: «Передай моему сыну, что я люблю его». И теперь я хочу, чтобы ты навсегда запомнил его слова и сохранил их вот здесь. — Дед прикоснулся к груди.

Комок в горле разрастался, перехватывая дыхание. Глаза у Матта защипало. Боже мой. Потерянные годы и жизни, трагедии и сожаления, невообразимая печаль и вина... и все из-за принадлежащей Толиверам полоски земли. А теперь еще и Рэйчел ступила на фамильный путь, ведущий к разрушению.

Он взял в руки магнитофон. Деду пришла в голову хорошая идея - записать свой рассказ на пленку. Что бы теперь с ним ни случилось - упаси Господь, - после него останется правдивое свидетельство. Дед совершал ошибки - покажите мне того, кто не делал их, - но их можно простить и, Господь свидетель, он заплатил за них полной мерой. Матт знал, что может отправить копию Рэйчел, но она не станет ее слушать, а даже если и прослушает, то он сомневался, что это изменит ее мнение... Она может даже использовать запись в суде против деда как признание им своей вины.

Матт вынул кассету из магнитофона и спрятал ее в карман. Но был кое-кто еще, кому следовало прослушать ее - и для кого она могла изменить многое, если не все.

Глава 72

На следующее утро - усталая, измученная и голодная - Рэйчел промаялась в комнате мотеля до девяти часов, пока не поняла, что Перси не позвонит. На тот невероятный случай, если он все-таки решит напомнить о себе, она позавтракала в кафе, остановившись у стойки регистрации, чтобы поинтересоваться, не было ли для нее сообщений. Портье сообщил ей, что таковых не имеется. Расстроенная Рэйчел вернулась в свою комнату, побросала вещи в машину и покатила в Даллас.