Знак священного

Боюсь, что начатая в подобном ключе дискуссия не затрагивает главного. На заднем плане любой научной и технической «парадигмы» находится то, что Карл Поппер называл «метафизической исследовательской программой» – «нетестируемая» совокупность суждений, которые принимаются за истинные и не оспариваются, то есть теоретические рамки, ограничивающие тип задаваемых вопросов, но также изначально их подсказывающие. Метафизическую исследовательскую программу NBIC пронизывает гигантский парадокс. Рассматриваемая метафизика определенно настаивает на своем монизме: сегодня уже не утверждается, что все в мире происходит из одной субстанции, но что всё – природа, жизнь, сознание – подчинено общим принципам организации. Девиз когнитивных наук – «натурализовать сознание». Задача в том, чтобы вернуть сознанию (и жизни) полноправное место в составе мира природы.

Одновременно оказывается, что предполагаемые всеобщие принципы организации – механистические. Машина для обработки информации по установленным правилам (на языке математики – алгоритм) является единой моделью всего сущего. Хронологически – вопреки, может быть, распространенному мнению – сначала к алгоритму было приравнено сознание (модель МакКаллоха-Питтса, 1943). Затем с возникновением молекулярной биологии пришла очередь жизни (Макс Дельбрюк и группа по изучению фага, 1949). И только спустя некоторое время появился тезис, согласно которому законы физики «рекурсивны» (то есть алгоритмически вычислимы с помощью машины Тьюринга).

Выходит, натурализацию сознания путают с его механизацией[79]. Как часто бывает, этот тезис лучше всего изложен в популярной литературе, поскольку по своей великой философской наивности она не обременяет себя необходимостью следить за выражениями. Футуролог Дамьен Бродерик впечатляюще резюмирует историю биологической эволюции в следующих словах:

[Вначале] генетические алгоритмы в астрономическом количестве порхали по поверхности земли и в подводных глубинах. ‹…› Наконец, сложилась вся экология живого мира планеты, которая представляется ныне колоссальным количеством информации в сжатом и схематичном виде[80].

Прокариотические и эукариотические клетки, с которых началась жизнь, приравниваются к плодам человеческого сознания – генетическим алгоритмам, которые возникнут только в последние десятилетия XX века. Эти организмы – сгусток информации, шаблон для производства живых существ. Материалистический монизм современной науки внезапно стал монизмом духовным. Если дух и природа суть одно, то это потому что природа понимается как плод сознания. В этой связи вспоминается номер знаменитого швейцарского клоуна Грока. Он, будучи великолепным концертантом, подходил к «Стейнвею», но обнаруживал, что табурет стоит слишком далеко от рояля. Тогда он, пыхтя, принимался тянуть инструмент ближе к табурету. Рояль – это природа, а табурет – сознание. Переписывание природы на языке, допускающем, что ее сотворило сознание, и позволяет сказать, что сознание приблизили к природе. Эту идею прекрасно передает оксюморон: природа стала искусственной природой.

На следующем этапе, разумеется, ставится вопрос, не может ли сознание принять эстафету у природы, чтобы эффективнее и умнее вершить ее же созидательный труд. «Почему бы не представить, что наносистемы, разработанные человеческим сознанием, обойдутся без всего этого дарвиновского блуждания, а достигнут творческого успеха, просто двигаясь по прямой?»[81] – спрашивает Бродерик. В плане компаративной культурологии американская наука – увлекательнейшее зрелище, поскольку она вынуждена вести суровый бой за изгнание из системы образования всяких следов креационизма (в том числе в таких недавних формах, как intelligent design), однако одновременно приходит к проблематике творчества окольным путем, через нанотехнологическую программу, но теперь уже с человеком в роли демиурга.

Следствия по отношению к знанию (эпистемологические следствия)