Знак священного

В «Очерке о природе и функции жертвоприношения»[130] Юбер и Мосс упираются в следующий парадокс: преступно убивать жертву, потому что она священная, но жертва не была бы священной, если бы ее не убивали. Рене Жирар пишет в комментарии к «Очерку»: «Если жертвоприношение предстает как преступное насилие, то, с другой стороны, нет и такого насилия, которое нельзя было бы описать в категориях жертвоприношения, – например, в греческой трагедии. ‹…› Жертвоприношение и убийство не поддавались бы этой игре замещений, если бы не состояли в родстве»[131]. Если следовать этой логике, то ответ на вопрос будет прост: священный статус месту теракта придает само насилие, которое там произошло. Те, кто называют Шоа «холокостом», следуют той же логике – или поддаются тому же искушению.

В 1958 году в ходе своей поездки в Японию немецкий философ Гюнтер Андерс узнает, что вышла книга его соперника Карла Ясперса под названием «Атомная бомба и будущее человечества»[132]. Клеймя пацифизм Андерса, Ясперс пишет: «В решительном „нет“ атомной бомбе есть готовность подчиниться тоталитаризму». Или же: «Не следует закрывать глаза на то, что в ближайшем будущем нам, возможно, предстоит выбирать между тоталитарным режимом и атомной бомбой»[133]. Но более всего Андерса возмутило использование Ясперсом выражений «жертвоприношение», «жертва» и «ритуальная жертва»: чтобы помешать тоталитаризму в любой форме овладеть планетой, нужно быть готовыми к применению бомбу и совершению «тотального жертвоприношения». В своем «Дневнике»[134] Андерс оставляет такой комментарий: «В худшем случае, по мнению Ясперса, может возникнуть моральная необходимость ‹…› пойти на риск жертвоприношения, причем жертвой будет все человечество. Я бы хотел знать, кто и кого, по мнению Ясперса, принесет в жертву. И кому эта жертва должна быть принесена». И добавляет:

Ладно бы [Ясперс] ограничился трезвой констатацией «самоубийства человечества»: получилось бы, что в худшем случае человечеству придется столкнуться с моральной неизбежностью ‹…› самоубийства – хотя уже и это выглядело бы довольно абсурдно. Поскольку не может быть и речи о том, что миллионы людей, которым суждено погибнуть в атомной войне с их детьми и внуками, все бы думали о коллективном суициде. Они не принесли бы себя в жертву, но были бы «принесены». И единственно верным термином для описания этого было бы «убийство». Отсюда следует, что в худшем случае неизбежно пришлось бы убить все человечество. Какая чушь! Я бы ни за что не поверил, пока не прочел собственными глазами черным по белому, что Ясперс в «морально неизбежном худшем случае» заменил термин «убийство» ‹…› на «принесение себя в жертву».

Андерса возмущает обращение к религиозной лексике с целью замаскировать немыслимое зло. И все же, будучи убежденным атеистом, он признает существование некой трансценденции: «То, что я признаю относящимся к „религиозному“, определяется не положительно, а только как ужас перед действиями людей, которые превосходят любую человеческую мерку и которым никакой Бог не может помешать[135]». В своей диатрибе Ясперсу Андрес не замечает, что именно эта негативная трансцендентность оправдывает терминологию жертвоприношения и сакральности. Суть полемики в следующем: Ясперс предполагает, что бомба – средство осуществления какой-либо цели, а жертвы – неизбежная цена сохранения свободы. Ответ Андерса сводится к вопросу, как применение бомбы может быть актом жертвоприношения, если единственное божество, или единственная оставшаяся нам трансцендентность, – это сама бомба?