Знак Вирго

(Как апофеоз этого до сих пор перед глазами такая сценка. После очередной ссоры с Факелом выбегаю из ворот школы, пересекаю булыжную мостовую и, споткнувшись, падаю. Очень больно: разбил коленку до крови, но еще больнее, потому что совпало с обидой. И не могу сдержаться — реву прямо на улице, и слышу полужалостливый-полупрезрительный возглас: «Бедненький!..» Мимо проходит Ия Маяк — и смотрит на меня своими удивительными, с поволокой, глазами…

Не один раз за прожитые годы произносил я — с интонацией Ии — это словцо по своему адресу!..)

Случилось это уже весной, в период, когда Юра и Факел опять дружили. Почему-то они задержались в школе, вышли, когда во дворе никого не было, кроме серого котенка — сторожихин, наверное.

— Сейчас опыт произведем, — сказал Факел. — Я давно собирался. Давай?

Он вытащил из-за пояса учебники и тетрадки, чтоб не мешали — многие мальчишки носили их тогда именно так, положил на сухую оттаявшую под солнцем горку кирпичей.

— Кис-кис, — позвал он.

Котенок доверчиво подошел, Факел взял его на руки.

— Сейчас мы… Подержи!

Передал котенка Юре, вынул из кармана длинную веревку, привязал к кошачьему хвосту.

— Не так крепко, — сказал Юра. — А теперь какой-нибудь бантик, да?

— Сам ты бантик! Я опыт хочу… Опусти на землю! Для начала два… — И Факел стал обвязывать веревкой кирпичи. — Или, может, сразу три, как думаешь? Спорим, он пять потянет?

— Отвяжи, — сказал Юра. — Зачем?

— Иди ты! Защитник угнетенных! В лабораториях еще не то с ними делают. И с собаками тоже. Рассказать?

— Мало ли что. Отвяжи!

— Не отвяжу! Катись колбаской по Малой Спасской! Рыбий глаз!.. Видал?

Факел наступил котелку на хвост, тот замяукал. Юра оттолкнул Факела, нагнулся, вытряхнул кирпичи из веревки.

— Ты у меня сейчас получишь, — тихим голосом сказал Факел и поднял с земли камень.

Котенок побежал к флигелю во дворе, веревка волочилась за ним.

— Только кинь, — сказал Юра.

Факел кинул, изо всех сил — не в Юру, а в котенка, но не попал. Котенок скрылся за домом. Юра повернулся, пошел к воротам. Как вдруг его серый замызганный, весь в трещинках портфель вырвался из рук, упал на землю… Но это потом, а сначала Юра почувствовал сильный удар по голове, на шею закапало что-то теплое. И было больно. Он поднял портфель и быстро пошел, почти побежал, держась левой рукой за голову… Он не оборачивался, хотел как можно скорее добежать до дома… Через проходной двор, через Скатертный и Медвежий к Никитским, а там уж рукой подать…

Дверь открыла баба-Нёня и сразу начала кричать: что этот ребенок делает, он их всех доведет до белого каления, с ним никаких сил!.. Она сегодня же скажет папе, чтобы принял решительные меры… В то же время она промыла Юрину рану перекисью, залила йодом («Так тебе и надо, терпи!») и перевязала… Голова уже не так болела, только ныла, и еще казалось, что все это было не с ним, а с кем-то совсем другим, о котором прочитал в книжке… Он посмотрел на себя в зеркало, и ему понравилось: похож на моряка из какой-то кинокартины про Гражданскую войну — у того так же волосы над повязкой торчали. А если бы еще красная была — прямо как у вождя индейцев из заграничной картины «Долина горящих скал»; Юра смотрел ее в кино «Малая Дмитровка» с двоюродной сестрой Людой из Баку; там все было черным и белым, только одна повязка красная…

На вопросы взрослых Юра ответил, что бежал, потом споткнулся и упал.

— Не знал, что теперь бегают затылком вперед, — сказал отец. — Но не хочешь, не говори.

И тогда Юра рассказал, как было на самом деле.

— Бедный Факел, — сказала Надежда Александровна. — Какой же он злой.

— Совсем не бедный, — возразил Самуил Абрамович. — Думает, если у него нелепое имя и ростом не вышел, так ему все позволено. Этак не знаю, до чего докатимся. У одного нос чересчур курносый, у другого нога не того размера, третий брюнетом родился, а мечтал быть блондином — все и начнут злобствовать и камнями друг в друга кидаться.

— Никаких сдерживающих центров, — сказала баба-Нёня.

Назавтра в школе Факел спросил:

— Что, очень больно? Я не нарочно. Поедем сегодня на двадцать втором? Или на шестом до Всехсвятского? Хочешь?

— Неохота, — сказал Юра.

И почувствовал, что в самом деле неохота. Совсем. Ни в рыцарей играть, ни гулять. И никакой обиды больше нет. Даже не страшно, если дразнить начнет — что особенного? Чепуха все это… «Дергач», «рыбий глаз»… Чушь собачья… Как он мог из-за такой ерунды переживать столько времени?..