ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 03

— Кто командовал батареей?

И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:

— Ах, бедный, бедный (имя рек), как мне жаль его!

Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил:

— До 18 года я ничего не боюсь…»

Известны и другие свидетельства похожего содержания. Так, например, посол Франции в России Морис Палеолог, передавая свою беседу с Сергеем Дмитриевичем Сазоновым, с декабря 1910 по июль 1916 года занимавшим пост министра иностранных дел России, пишет в дневнике 20 августа 1914 года:

«Мы говорим об императоре; я говорю Сазонову:

— Какое прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он дышал решимостью, уверенностью и силой.

— У меня было такое же впечатление, и я извлек из него хорошее предзнаменование… но предзнаменование необходимое, потому что…

Он внезапно останавливается, как если бы он не решился окончить свою мысль: я убеждаю его продолжить.

Тогда, беря меня за руку, он говорит мне тоном сердечного доверия:

— Не забывайте, что основная черта характера государя есть мистическая покорность судьбе.

Затем он передает мне рассказ, который он слышал от своего beau-frera (свояка. — Ю.Р.) Столыпина, бывшего премьер-министра, убитого 18 сентября 1911 года.

Это было в 1909 году, когда Россия начинала забывать кошмар японской войны и воспоследовавших за ней мятежей. Однажды Столыпин предлагает Государю важную меру внутренней политики.

Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое, беззаботное, движение, которое как бы говорит: «Это или что-нибудь другое — не все ли равно»… Наконец он заявляет грустным голосом:

— Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне не везет… К тому же, человеческая воля так бессильна…

Мужественный и решительный по натуре Столыпин энергично протестует. Тогда царь у него спрашивает:

— Читали вы Жития Святых?

— Да… по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около 20 томов.

— Знаете ли вы также, когда день моего рождения?

— Разве я мог бы его не знать? Шестое мая.

— А какого святого праздник в этот день?

— Простите, государь, не помню.

— Иова Многострадального.

— Слава Богу, царствование вашего величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.

— Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не получу моей награды здесь, на земле… Сколько раз я примерял к себе слова Иова: «…ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне».

А если ко всему сказанному выше добавить, что в 1903 году журналисту дореволюционного журнала «Ребус» Сербову стало известно о появлении в 1902 году специального Циркуляра, запрещавшего не только печатать что-либо новое об Авеле, но даже и перепечатывать старое, то становится почти фактом, что все это следствие пророчеств Авеля, дошедших, по-видимому, в гатчинском ларце до адресата — Николая Александровича Романова.

Здесь следует обратить внимание и на то, что столетний срок хранения (истекший как раз в 1901 году, предваряющий появление названного Циркуляра) отсчитывается со дня смерти императора Павла Первого. А ведь именно Павел имел неоднократные и, судя по всему, поначалу спокойные, не отягощенные трагическими деталями беседы с Авелем до 1797–1798 годов.

Причем, этому также следует уделять внимание, Авель в силу косноязычия своего или по другим причинам склонен был излагать свои прогнозы в письменном виде. Одно из его творений такого рода и могло быть доверено на хранение опечатанному ларцу в Гатчинском дворце.

Вы не согласны? Да, у меня на руках нет фактов, нет документов, выбивших из колеи императорскую чету 12 марта 1901 года. Но… Кое-какие сообщения, подтверждающие именно такой ход событий, известны.

Наступило время дать слово офицеру русской армии, монархисту, участнику первой мировой войны Петру Николаевичу Шабельскому-Борк (1896–1952 гг.).

Петр Николаевич участвовал в попытке освобождения царской семьи из Екатеринбургского заточения. В многочисленных исторических исследованиях, основанных на уникальных документах, им собранных, исчезнувших во время второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил, Шабельский-Борк основное внимание уделял эпохе Павла Первого.

Петр Николаевич писал под псевдонимом «Кирибеевич». В начале тридцатых годов издал историческое сказание «Вещий инок», посвященное Авелю, фрагменты из которого приведены ниже.

ВЕЩИЙ ИНОК

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Гваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.