ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

Обилие этих запретов поражает своим многообразием, а то и явной противоречивостью. Здесь кутают тело, но открывают лицо, а где-то там прячут от посторонних глаз и лица; и героини поэтично-ироничного «Белого солнца пустыни» вздымают вверх подолы, чтобы прикрыть ими очаровательные носики и щечки, которые не должен видеть посторонний мужчина.

Где-то так обнажают женскую грудь, что платье начинает напоминать поднос, несущий на себе лакомый плод.

При этом в свое время в самых престижных и благопристойных заведениях, таких, как Берлинская опера, по указу его величества прусского короля женщины с чересчур робкими вырезами, чтобы посетить представление, должны были вооружиться ножницами, услужливо предоставляемыми гардеробщиками, и расширить поле обозрения до требуемых размеров.

Наступают иные времена — верхняя часть женского тела окунается в ткани, но зато ноги, некогда заботливо укрытые целыми потоками дорогостоящих материй, отдаются во всевластие мини, скорее подчеркивающих и привлекающих внимание, нежели прикрывающих…

А где-то ходят совсем нагишом. Или почти нагишом. Но, оказывается, и тут могут быть свои условности. Представьте, например, такую сценку: группа совершенно обнаженных африканок весело хохочет. Над чем или, точнее, над кем они смеются? Над воинами племени макололо, сопровождающих экспедицию Левингстона. В чем же дело? Оказывается, в том племени, где женщины ходят нагими, у мужчин принято и спереди и сзади закрывать свое тело свисающими с пояса кусками ткани. У воинов же макололо прикрыт лишь перед, и их вид в глазах аборигенок — непристойность, заслуживающая осмеяния.

В искусстве пристойного прикрытия «самого-самого» вообще много неясного. Так, если европейскими мастерами живописи и ваяния широко использовались фиговые листки, прилепленные к нагим телам, то на Дальнем Востоке дело обстояло подчас наоборот: нередко можно было встретить изображения любящих пар, все тела которых укутаны в халаты, за исключением… детородных органов.

Если мы начнем искать истоки такой разноголосицы в видении пристойного и непристойного, положенного и запретного, то, пожалуй, и по сей день не сможем ответить на многие вопросы с уверенностью математика, решившего задачу раз и навсегда. Однако за пестрым покровом разнородных «можно», «необходимо», «нежелательно», «некрасиво», «нельзя», «ни в коем случае» все-таки прослеживаются поразительно целостные нити. Проследим же за некоторыми из них, уводящими нас в мир сокровенных чувств и верований, затрагивающих не только тела, но и волосы, и самые различные детали одежды.

Вот перед нами Орлеанская дева. Ее скоро взведут на костер; и она, обвиненная в ведовстве и выполнении указаний дьявола (прямо шпионка Нечистой силы!), будет обречена на мучительную гибель в пламени. Обвинение будут подтверждать тем, что даже в заключении, почти до самого своего конца, она не снимала мужскую одежду. Разве это не улика? Ведь еще в Писании сказано: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок перед Господом, Богом твоим, всякий, сделающий сие».

Героическая трагедия Жанны д’Арк завершилась 30 мая 1431 года. А столетия спустя в той же самой Франции, где родились крылатые слова: «Ищите женщину!», за попытку щегольнуть экстравагантным подобием дамских брюк чуть не поплатилась жизнью Мария Антуанетта. Уже не въедливые инквизиторы, а разбушевавшаяся толпа готова была решить судьбу «женщины в штанах». И только счастливое стечение обстоятельств спасло ультрамодную королеву и помогло ей благополучно дожить до гильотины.

Минуло больше полутора веков, но, несмотря на головокружительный полет времени, женщина в брюках и т. д. нередко продолжала восприниматься как нечто не просто непристойное, а и не привлекательное. Ни где бы то ни было, а в Ленинградском институте культуры швейцар, пропустивший делегацию шотландцев, одетых в юбки, с чувством собственного достоинства выговаривал девушкам: «В штанах не пускаем!». И было это не в такие уж дальние годы… А далеко-далеко от Ленинграда, в казахстанском городке декан одного из факультетов педвуза в 70-е годы строго-настрого запрещала девушкам в брюках являться на занятия. Шли годы. Но в каком-нибудь сельском клубе и в середине 80-х могли не пустить на танцы девушку в джинсах.

Так что же перед нами? Целый ворох примеров человеческой ограниченности, «неадекватной реакции» на происходящее? Фанатизм и нетерпимость, кои бывают не чужды и ученым?

Не стану сейчас вдаваться в рассуждения о чьей-то ограниченности. Не буду затрагивать и тему фанатизма, который, конечно же, существует. Я просто предлагаю хотя бы допытаться взглянуть на приведенные здесь и многие иные, но не упомянутые факты с иной стороны — как бы изнутри, и хотя бы поверхностно проследить истоки некоторых (только некоторых) ощущений.