Знак Вопроса 2005 № 01

Во всех школах Андании учителя не слишком разнились друг от друга ущемленностью — здоровые люди относились к ним без уважения, но понимали их необходимость: лучше уж калека будет учить детей писать, читать и считать, чем какой-нибудь бугай, матерью-природой призванный пахать и сеять.

Диад чувствовал себя оскорбленным за такое миропонимание соплеменников и зло свое вымещал на детях — в день по одному и в очередь по алфавиту. Повод для порки у него всегда находился. Однажды досталось и Аристомену. Один хромой помощник по соответствующему кивку взвалил его на спину, другой, полуслепой — присев, схватил за ноги, и учитель нещадно отлупил Аристомена уцелевшей рукой, вернее, бычьим хвостом в этой руке, приговаривая:

— Учись прилежно, не то вырастешь спартанцем. Спартанец способен лишь написать пароль и прочитать приказ. Гомер, Гесиод и Орфей для него — тайна за семью печатями. Так что учись, а не болтай.

Перс при этом согласно кивал, понимая необходимость периодической профилактической порки: сам бы он не решился, а руки иногда чесались. Аристомен, стиснув губы, молчал и вспоминал, как Геракл в ответ на затрещину своего учителя Лина так хватил его лирой, что тот отдал Аиду душу, а тело — земле. Диад же, не переставая упражнять руку, вслух радовался за Аристомена: как тому крупно повезло, что он не угодил в спартанскую школу, где нерадивого ученика учитель не только сечет, но еще и до крови кусает за большой палец.

Нет, Аристомену положительно не нравилось в школе. Пусть бы кормили там медовыми лепешками до рези в животе — все равно не нравилось бы, потому что из-за нее он лишился своего времени. Правда, не видел он этого времени ни у родителей, ни у Перса, ни у всех остальных жителей Андании, — и все равно не нравилось. Уж если превращать жизнь в общественную необходимость, так необходимость должна быть соответствующей. А тут, даже поедая собственно выращенный хлеб, ты ешь на благо общины, частью которой являешься. И община же, если не будешь жить по ее законам, запросто лишит тебя этого куска, отняв землю и выгнав из города» Такие случаи уже были на памяти и глазах Аристомена.

Неожиданно для него в семье родилась девочка. Отец расстроился дочери — лишнему рту вместо работника. Тем не менее он вывесил на дверях дома положенную обычаем шерстяную повязку, а на седьмой день отнес ребенка старейшинам, признал своим и назвал Агнагорой.

У Леофилы с матерью прибавилось работы, и Аристомена позабыли-позабросили; даже прогнали с женской половины дома — гинекея — на мужскую, в андрон: со второго этажа — на первый. Тем интересней и приятней ему было, когда во двор дома пару месяцев спустя отец ввел мальчика чуть моложе Аристомена. Во время ужина Никомед рассказал, что мальчика зовут Ксенодок, что отца его убили спартанцы или периэки, когда тот шел в Герению через Лаконику, чтобы вернуть кому-то долг.

— И убили-то из-за двух сиклей серебра, — сказал отец, — а ведь на каждом углу трубят, что нам, мол, не нужно ни золота, ни электра, ни серебра, и рассчитываемся мы только железом.

— Почему? — спросил Аристомен, запихивая в рот сразу четыре фиги и столько же в кулак Ксенодока, который от стеснения не ел и даже не делал вида, что ест.

— Жил у них сто лет назад один малый по кличке Ликург…

— Как это по кличке? — перебил Аристомен.

— Они же звери. Откуда у зверей имена! — объяснил отец. — Так вот, Ликург придумал им законы, которые спартанцы с тех пор неукоснительно блюдут под страхом смерти. В том числе он запретил им расплачиваться чем-либо, кроме железных прутьев — оболов. Да и те надо сначала подержать в уксусе, чтобы железо стало хрупким и ни на что не годным. Смешно смотреть, как спартанец покупает у соседа пустой горшок или миску. Он запрягает двух волов, грузит этими прутьями повозку доверху и, понукая кнутом несчастных животных и сам подталкивая сзади, тащится на соседний двор. Там он сгружает лом, получает горшок и счастливый бежит домой, а сосед задумывается: кому бы дальше сплавить эту никчемность, захламившую дом?

— Правда? — не поверил Аристомен.

— Ну, почти, — сознался отец. — По крайней мере, вполне возможно.

— Зачем же этот Ликург придумал такой никчемный закон? — спросил Аристомен.

— Спартанцам он тоже сначала не понравился. Один малый по кличке Алкандр даже выбил Ликургу глаз, выбил бы и второй, но Ликург убежал и спрятался в кустах. А потом они сообразили, что если среди них никто не будет ни богаче, ни беднее, то не будет и зависти друг к другу, и все они сравняются в своем убожестве, живя за счет других — периэков и за наш с тобой.

— А мать его где? — спросила Никотелея, возвращая мужа к судьбе Ксенодока.

— Мать его — вылитая Полидора.

Аристомен уже знал из рассказов учителя, что Полидора была женой Протесилая, того самого, который успел провести с ней только одну ночь и уплыл под Трою, где был убит первым, едва ступив на берег. Но Полидора никак не желала верить в смерть мужа. Боги сжалились над ней и на одну ночь разрешили Протесилаю покинуть царство мертвых, а утром Полидора убила себя, чтобы уйти с мужем.