Знак Вопроса 2005 № 02

«1 мая наши славяне наткнулись на винные склады. Я весь день держался правильно. Но под вечер напился. Напился как следует. И даже не все помню, что делал. Кричал и валялся. Таким нарвался на полковника. Это явилось поводом, чтобы перевести меня в дивизион, а одну девчонку (любовницу) — на мое место. Это все не важно».

О переводе солдат не жалеет — жалеет о потерянной награде, которую ему теперь, конечно, к предыдущим уже не добавить: «Больнее всего на душе оттого, что упустил так тяжко заработанную награду за Берлин. Ну выпил, все пьют. И даже большие проступки делают, и то ничего».

Беседуем с ним аккурат перед Новым годом. Задаю ему дежурный вопрос: «Запомнилась ли встреча какого-либо Нового года в войну?» — «А как же! 1942-й Новый год, например». Стоял Гликин тогда на посту в военном училище, где он был курсантом, — и вдруг винтовка выстрелила от толчка прикладом о пол (польские винтовки были без предохранителей). Последовала немедленная «награда» — 5 нарядов вне очереди.

Опять же вопрос: почему был рядовым, если до того учился в военном училище? Да исключили его. То из увольнения опоздал (пошел на лыжах и заблудился), то дневники личные у него нашли (а вести их не разрешалось).

ДНЕВНИКИ ГЛИКИНА

Скажите, читатель, вы много знаете солдатских дневников? Написанных на передовой? Я такое встретил впервые.

Уже само то, что им, этим истрепанным и ветхим полуразвалившимся блокнотам, перевалило за полсотни лет, и прошли они столько дорог стольких стран, и впитали в бумагу столько пылинок и дыма — это ли не чудо?

Один из блокнотов попал к Гликину от убитого немца. В нем есть типографские пометки, календарь 1941 г. Читаем: «Mai 1. Mittwoch. Nat. Feiertag des deutschen Volkes* (1 мая, среда. Национальный праздник немецкого народа); Mai 2. Donnerstag. Christi Himmelfahrt (2 мая, четверг. Вознесение Христа)». Вот так-то! И Первомай у них не хуже нашего, и у Христа они за пазухой.

Символично, что как раз поверх этой даты в дневнике Гликиным написана стихотворная строка: «Прогнать врага от нас уж навсегда».

Пометок, сделанных рукой убитого немца, немного. Против некоторых дат стоят аккуратные буковки, например, «September 16. Lotta» (16 сентября. Лотта). По-видимому, это дни рождения его подруг и друзей.

А поверх всего этого — размашистый почерк Гликина.

О чем же пишет солдат?

«ЭХ, ТЫ! ИЛИ РАССЧИТЫВАЕШЬ, ЧТО КТО-ТО ПРОЧТЕТ?..»

Прежде всего, солдат описывает, конечно, свои будни. Где он уже находится и чем интересным отмечено это место: «25. 08. 44. Кишинев остался позади, проходили его вчера (вчера же и освобождали). Малость попил там вина. Русскую речь среди гражданского населения слышишь все реже и реже». «Перешли на другое НП (опять провод мотать!). Дежурил сутки в полку. Вчера устранил порыв под сильным артиллерийским обстрелом».

Начинается этот, «немецкий» дневник 22.05.1944 г., уже пройден большой путь, но и до победы еще год. Читаем на первой странице:

«Сейчас ты находишься в Бессарабии, в какой-то излучине Днестра. Идут бои «местного значения». Эту общую фразу приходится переживать немного глубже, нежели привычную уху газетную сводку».

«Ты» — это такая форма у него диалога с самим собой. Описаний военных будней, их атрибутов в дневнике мало. Больше — рассуждения о тех или иных ситуациях с попыткой дать им оценку, понять свое место, определить стиль поведения.

«Когда близко рвутся снаряды, кажется, что к тебе это никакого отношения не имеет. Но когда где-нибудь поблизости свистит снаряд, то ты больше пригибаешься, прижимаешься к окопу. Ты смотри, не проявляй излишнего героизма, лихачества, рисовки».