Знак Вопроса 2005 № 04

Некоторое время назад мне самому пришлось убедиться в ошибочности подобных взглядов. Как известно, в современной мировой культуре есть такие документы, тексты, произведения, без знания (и изучения) которых не может обойтись ни один гуманитарий, да и просто культурный человек. Например, Веды, Гомер, русские летописи, Библия…

Вот здесь-то я и получил весьма наглядный урок. Читая лекции по истории философии Средних веков и, следовательно, постоянно обращаясь к Священному Писанию, я вдруг обнаружил, что одни и те лее, хорошо знакомые мне места в цитатах западных авторов звучат совсем по-иному, чем на русском. Довольно долго я объяснял это двойным переводом, с языка на язык, и не особенно беспокоился о расхождениях.

Но однажды я решил посмотреть, как звучит это место в церковнославянском переводе. Результат получился неожиданным: текст не только не совпадал с западной трактовкой, но и с синодальным переводом «Септуагинты» на русский язык. «А как это может быть?» — спросил я себя. Ведь оба перевода — и «славянская» Библия (на церковнославянском языке) и синодальный текст (на современном русском) — пользуются заслуженным авторитетом не только в церковных кругах, но и среди широкой читающей публики.

Я стал сверять один за другим каждый из цитируемых мною в лекциях фрагментов с текстом на церковнославянском («Библия сиречь Книги Священного писания Ветхаго и Новаго завета. Тиснение второе». Санкт-Петербург, 1900), и в скором времени пришел к выводу, что качественное чтение лекций по истории культуры средних веков (и не только!) — невозможно без обращения к церковнославянскому тексту Библии. Расхождения порой столь значительны, что создается впечатление двух разных текстов, не говоря уже о силе, точности, своеобразии отдельных выражений.

Попробую подкрепить это наблюдение конкретными примерами. Но сразу оговорюсь, что я не затрагиваю проблемы перевода Септуагинты как такового, — это отдельная гема. Моя цель — более узкая: показать, что философское, идейное содержание славянской Библии нередко более богато, чем соответствующие места в синодальном варианте. Почему так получилось, не мне судить, но если в чем-то я прав, из этого следует, что текст, освященный именами Кирилла и Мефодия, к которым восходит, как утверждают все комментаторы, церковнославянский вариант Библии, — должен стать настольной книгой каждого философа и гуманитария, не говоря уже о верующей части нашего общества, интересующейся более общими мировоззренческими проблемами.

Обратимся же к нашим «первоисточникам».

В книге «Бытие» (гл. 1) читаем первую строку: «В начале сотворил Бог небо и землю». Точно так сказано и в славянской Библии, только окончания глаголов, естественно, иные. Но уже во второй строке встречаем существенное расхождение с синодальным текстом: «Земля, же была безвидна и пуста» (Быт. 1.2). По В. И. Далю, «безвидный» — это «невидный, неказистый, невзрачный». По «Словарю русского языка XI–XVII вв.», — «утративший настоящий вид» (т. 1, с. 97). По «Полному церковнославянскому словарю» прот. Г. Дьяченко, — «не имущий вида, образа, зрака» (с. 34). Ясно, что ни одно из этих значений в нашем случае не подходит: для них просто не пришло время. А как это звучит на церковнославянском? «Земля же была невидима и неустроена». Итак, «невидимая» (надо ли это вообще переводить или заменять?) земля стала «безвидной», а «неустроенность» — пустотой. Но земля в этот момент была именно «невидима» — не только потому, что значение этого слова хорошо известно «славянистам» (напр., Быт. 41.4, когда говорится, что худые коровы съели тучных), но и по смыслу: ведь еще не создан свет (а без света видеть невозможно!). Как раз «невидимость» земли и «тьма над бездной» побудили Бога на миг позже произнести знаменитые слова: «Да будет свет. И стал свет» (Быт. 1.3). Вот теперь только может случиться, что нечто окажется невзрачным, неказистым, «безвидным» или же потеряет свой вид, имевшийся до того. Но не ранее.

Какой же из двух предложенных текстов следует предпочесть по смыслу того, что повествуется? Конечно, церковно-славянский.

Мы привели этот пример не потому, что он имеет принципиальное значение, а потому, что находится в самом начале Библии, где речь идет, напоминаем, о сотворении мира. Тем более здесь надо выбирать наиболее точные выражения.