В канцелярии у Волкова отобрали шпагу. Он понял, что это арест.
Его сразу доставили в пыточный подвал и посадили на деревянный стул. Вскоре пришел сам Ушаков. Он сел за стол, напротив Волкова.
– Вы есть Волков? Надворный советник?
– Я Волков Степан, чиновник юстиц-коллегии. За что я арестован, ваше превосходительство?
– Заговор! – ответил Ушаков.
– Заговор?
– Заговор против государыни! И дело сие весьма серьезное, господин Волков. Сами знаете, чем сие вам грозит! Но повиниться ваш долг! И назвать сообщников и тогда вам не грозит пытка.
– Но я не признаю за собой никакой вины. Я не заговорщик и с заговорщикам не связан.
Ушаков достал из бархатной папки лист бумаги и зачитал обвинения графа Дугласа.
– Что скажете не сие? – спросил генерал.
– Это ложь! – ответил Волков. – Да и где этот Дуглас? Он ведь погиб.
– И сие опять же выгодно вам, Волков!
– Но я почти не знал Дугласа. Я видел его несколько раз. Мы не разговаривали. Нас ничего не связывало!
– А что насчет Дмитрия Голицына? Вы были сторонником ограничения власти самодержавной? – Ушаков поднял вверх палец. – Хула на бога! Ибо власть самодержавная от бога есть!
– Но я не был участником партии Голицына! Я не могу понять, генерал.
– Что вам не понятно?
– Много людей, что стояли тогда за кондиции сейчас при дворе обретаются. А меня арестовали, хотя князя Дмитрия Голицына лично я не знаю. Да и сам князь, хоть от всех дел отстранен, но не арестован! С его зятем князем Константином Кантемиром я не знаком. В интригах придворных никогда не участвовал. Да и не принят я при дворе.
– А что значит донос Дугласа? С чего он во всем винит вас?
– Этого я не знаю, генерал. Но я много лет служу по сыскному ведомству и вижу, что все обвинения противу меня – вздор! С чего мне поддерживать кондиции?
– Но и среди сторонников самодержавной власти я не видал вас.
– Все верно, генерал. Я не состоял ни в какой партии. Но это не преступление против государыни. А что до преступного умысла на жизнь матушки-царицы, так не имел я и в мыслях того.
– Статского советника Татищева изволите знать? – спросил Ушаков.
– Татищева знаю хорошо.
– А сей Татищев был частым гостем в доме Голицына, когда тот возглавлял тайный совет! Сие вы признаете?
– Признаю. Василий Никитич много раз бывал в доме Дмитрия Голицына. Но он сторонник власти самодержавной и всегда был против конституций, какие есть в Англии или Швеции.
– Стало быть, вы знаете о сем вопросе немало! – вскричал Ушаков. – А говорите, что «политик» не для вас. А вы в сем вопросе сведущи, Степан Андреевич.
– Но я только слушал, что говорили тогда на Москве. А говорили все. Во всех домах сие обсуждали. И заговор здесь причем? Да еще против матушки-государыни?
Ушаков вытащил из папки новые листы и спросил:
– А что знаете про лекаря де Генина?
– С лекарем де Генином я знаком. Он бывал в нашем дому и лечил мою жену.
– И какие разговоры он вел с вами?
– Разговоры?
– Да. Про что вы говорили? Не о низвержении ли государыни Анны с трона российского?
– Про сие с де Генином я ни разу не говорил. В том могу дать клятву.
– А про что говорили?