Знак вурдалака

— Сие великий искусник, Степан Андреевич. С пытки у него мало кто языка не развяжет. И пытает он не как иные.

— Не сторонник я пыток, Ларион Данилович.

Гусев одел кафтан. Степан набросил ему на плечи плащ и подал меховую шапку.

— Пытка, Степан, она также искусство великое. Не каждому сие дано. Много у нас тех, кто может терзать тело человеческое. Но тех, кто токмо угрозами может сломать крепкого разбойника — мало! Да что там мало! Их нет вовсе. Вот сей токмо и остался.

Они вышли из хорошо натопленной приказной избы на мороз и сели в сани. Гусев хорошо знал, где жительство имеет отставной чиновник прокурорский Иван Шубин…

Дом у Шубина был небольшой, но сразу бросалась в глаза добротность и ухоженность.

— Ты, Степан, сначала более помалкивай. Я сам говорить стану. А то мы с тобой и за три дня не управимся.

Волков кивнул.

В доме, куда чиновников проводил старый слуга в простом деревенском овчинном тулупе, их встретил хозяин. Это был небольшого роста старичок с бритым подбородком и лысой головой.

— Ларион Данилович! Вот гость дорогой!

— Здравствуй, Иван Иванович.

— С чего так величать меня? Я чай персона невеликая. Иван я, Ларион. Так и зови. А сие кто с тобой?

— Друг сердешный Степан Волков, — представил надворного советника дьяк.

— Волков? — насторожился старичок. — Тот самый Волков?

Степан не понял, о чем говорит старик. А Гусев ответил:

— Тот, Иване, тот самый, что следствие ведет в дому Кантемира.

— Так ведь я что, Лариоша? Я умом ныне слаб стал. Веришь ли, не могу вспомнить, что вчера делал? Слуги и те дивятся. Старость.

— Веди в горницу, хозяин. Али и выпить не предложишь?

— Отчего же! — встрепенулся старичок. — Сие никогда не помешает! Я хоть и стар, но от гданской водки не отказываюсь. А вот романею более не могу пить. Нутро потом от сего выворачивает.

— Так вели водки подать.

Старик распорядился. Степан и Гусев скинули в прихожей плащи и вошли в теплую горницу. В большом камине весело трещали дрова, и пахло еловой смолой.

— Сейчас все принесут, гости дорогие. А пока согрейтесь.

Волков подошел к огню и стал греть руки. Он не говорил ничего. Ждал когда начнет Гусев. Степан сразу понял, что за чиновник перед ним. Из такого и слова лишнего вытянуть сложно, а не то, что заставить его о деле говорить.

— Ты, Ваня, ранее все тайны на Москве собрал? Так ли? — спросил Гусев.

— Тайны? Ах, ты про дела с заковыкой молвить изволишь, Лариоша? Так грешен. Те дела любил. Но давно сие было. Молод был, а ныне стар. Все перегорело.

— Но бумаги ведь остались, Ваня?

— Вспомнил, Лариоша! Давно нет никаких бумаг. Сам ведаешь, что бумаги натворить могут. От бумаг надобно в нынешнее время далее держаться. Свои архивы я вот в сем камине давно пожег.

— Пожег? — усмехнулся Гусев.

— Пожег. Нет более ничего. А память у меня стариковская. Сам ведаешь, ничегошеньки вспомнить не могу.

— А про смерть Кассандры Кантакузен? — вдруг спросил Гусев.

— Про кинжал старинный? Про сие не забыть мне до часа смертного! — выпалил, но тут же спохватился. — Хотя… и про сие мало что могу вспомнить, судари мои.

— Кинжал? — вставил свой вопрос Волков. — Вы сказали про кинжал?

— Я? Дак стало и был там некий кинжал. Дак кто ныне вспомнит какой?

— Но Кассандра Кантакузен умерла не от кинжала. Это было не убийство, Иван Иванович.

Старик стал божиться, что де ничего не помнит и ничего более не знает. Но Гусев напомнил ему о старо услуге, и старик сдался.

— Хорошо, я расскажу.

— А бумаги? — спросил Волков.

— Бумаг не дам. Да и нет их в этом доме. Кто станет такой архив здесь хранить? Но про сие дело я помню все. Мне нет надобности в бумаги смотреть. Что хотите знать?

— Все что произошло в имении Кантемиров в 1713 году от Рождества Христова, — сказал Гусев.

— Много всего там было. После того как померла госпожа Кантакузен в имение отправился чиновник по фамилии Дурново. Он признал смерть госпожи смертью обычной. Призвал госпожу Кассандру к себе господь. С сей стороны там все в порядке было. Но волновал всех один предмет из имущества Кассандры. Это был старинный кинжал в виде зубов змеи. Рукоять золотая и каменьями украшенная.

— Ценный кинжал? — спросил Волков. — Работы старинной?

— Работы он был удивительной. Ценности немалой. Но не это в кинжале более всего привлекало людишек.

— А что? — спросил Волков.

— Мертвая вода внутри него.

— Мертвая? — переспросил Волков. — Но я слышал, что Кассандра владела тайной Живой воды.

— А вот сие зависит от пропорций, сударь! — сказал Шубин. — Запомните, молодой человек, что лекарство есть яд, а яд есть лекарство! Малая доза лечит, а большая убивает! Но в том кинжале состав Мертвой воды был особенный. Говаривали, из древних времен сохранился сей состав. И чудеса мог творить.

— И что это за чудеса? — спросил Гусев.

— Свойства у кинжала были такие, что коли нанести небольшой укол лезвиями-иглами, человек впадает в состояние близкое к смерти. Ни один врач его от покойника отличить не умел. А затем человек к жизни возвращался. Но удар надобно было наносить умело.

— И нашли тогда сей кинжал? — спросил Волков.