Знахарь

— Вы, конечно, правы, но, Емельян, когда я узнал об этом, я хотел было сам искать его, но это не в моих силах уже, и, вероятно, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я не возразил против решения сына. Нет, я был неправ. Я сегодня же поговорю с ним! — губернатор решительно поднялся и тут же, схватившись за сердце, опять сел на оттоманку.

Диана вскочила и, наполнив стакан водой, поднесла к губам бледнеющего Ивана Ивановича.

Емельян бросился из гостиной за врачом.

— Вот, выпейте, вам станет легче… — она помогла ему выпить воду и отошла, внимательно глядя на больного.

— Диана, — хрипло произнес он, — милая, если вдруг со мной что-то… что-то произойдет, передай моему сыну… передай мою просьбу. Хорошо?

— Конечно! — потом, спохватившись, она быстро заговорила: — Ну что вы такое говорите! Вы сами сможете все ему сказать…

— Не перебивай, милая. Сама видишь мое состояние. Не слишком крепок я. Отжил, видимо, да и правильно это, — он тяжело задышал и закрыл глаза.

Диана решила дать человеку выговориться. Она понимала, что это ему сейчас крайне необходимо.

Глава 34

В дверь тихо постучали и, не дождавшись ответа, вошел седой доктор Анисимов Петр Флегонтович.

— Добрый день, сейчас мы все исправим, — его голос был мягким и убаюкивающим, а небольшой дефект речи делал его обаятельным и беззащитным. Он обратил взор своих добрых выцветших глаз на девушку.

— Если что-то нужно, я…

— Милочка, — он улыбнулся, чем окончательно расположил ее к себе, — я курирую своего драгоценнейшего пациента уже пять лет, и вы можете не беспокоиться. Я справлюсь.

Она вышла. Прислонившись спиной к двери и шумно выдохнув, Диана поднялась к себе в комнату и без сил рухнула на кровать. Вскоре она заснула и увидела чудесный сон, который к утру почему-то превратился в кошмар.

Окончательно проснувшись, она услышала надрывный крик ребенка. Многовековой инстинкт матери, заложенный в каждой женщине, подсказал ей, что с Георгием не все ладно. Наспех одевшись, она выскочила из комнаты и бросилась к Софье, которая в слезах сидела над ребенком, покрытым сыпью.

— Петр Флегонтович ушел вчера поздно, я не хотела беспокоить его опять, но Емельян сам уехал за ним, — всхлипывая, поведала она Диане, — Диана, что это? Я так боюсь! Мне страшно до такой степени, что немеют руки, ноги!

— Что это? — спокойно переспросила Диана. — Это, милая, ветрянка. Случается она у каждого ребенка в возрасте нашего малыша и проходит так же незаметно, как и приходит. Это не смертельно, скорее, это неизбежно. В более старшем возрасте ветрянка опаснее, — она подошла к малышу и освободила его ручки и ножки.

— А… а откуда ты…

— Ты вспомни, кто у меня жених, милая! — смеясь, сказала Диана. — Я благодаря ему многое узнала. Поверь, Петр Флегонтович скажет тебе то же самое.

— Но что мне делать до его прихода?

Диана, склонившись над мальчиком, произнесла:

— Поиграй с мальчиком. Он уже успокоился. Покорми его или давай я займусь им, — и Диана протянула руки к малышу. — Ты отдохни, устала, наверное. Этот малый утомит любого, — она ласково поцеловала его и принялась нашептывать ему какие-то нежные слова.

С души Софьи свалился камень. Она облегченно вздохнула и села в плетенное кресло.

— Как неудобно получилось перед Петром Флегонтовичем, — проговорила тихо она, — заставлять человека ехать из одного конца города в другой.

* * *

…Жизнь менялась на глазах. Смута, хаос, беспорядки, дезертирство множились, как на дрожжах. И как и следовало ожидать, все завершилось революцией.

Филипп волновался. Дорога казалась нескончаемой, а остановки неоправданно длительными. Со всех сторон он слышал, что повешены, расстреляны, похищены те или иные люди. Филипп переживал за Максима Парфенова, за свою сестру, за Емельяна, который происходил из знатной семьи и был очень этим горд, за губернатора и его сына Станислава, испытывая к последнему необъяснимое чувство симпатии и привязанности.

Близился к концу ноябрь 1917 года. На одной из пересадочных станций Филипп увидел Антонию. Сразу он и не узнал в этой женщине бывшую игуменью. Это она его узнала, но не подошла, выжидая, когда он сам обратится к ней.

— Какая удивительная встреча! — воскликнул он.

— Твое удивление меня поражает и заставляет в свою очередь удивиться тоже, — ответила она.

Филипп молча рассматривал ее и пытался понять, какие чувства она вызывает у него, а какие испытывает сама. Ведь она почти погубила свою дочь, если бы не он, Дианы давно бы уже не было в живых. Интересно, знает ли она, что ее дочь жива? Словно прочитав его мысли, она вдруг обернулась и, глядя прямо в глаза Филиппу, сказала:

— Не долго тебе на волюшке-то быть да с моей дочерью забавляться, — и, злорадно усмехнувшись, прошла мимо.

Филипп остолбенел, но понимал, что ничего не сможет сделать этой женщине, не сможет предотвратить того, что она задумала. А задумала она недоброе по отношению к нему и к Диане.

«Но как она узнала?!» — спрашивал он себя и предположил, что она могла следить за ними в то время, когда они выкапывали Диану. И был недалек от истины.