Знаки и чудеса

Изучение ассириологии, начатое Брандисом еще в период подготовки работы на соискание премии, привело его к древней хронологии. И даже назначение на пост личного секретаря принцессы Прусской не смогло воспрепятствовать продолжению его тщательных исследований, прежде всего в области истории системы весов и тесно примыкающей к ней проблемы ценности монет. Свою работу над этими вопросами он увенчал вышедшим в 1866 году весьма основательным трудом о монетном деле и системах мер и весов в древней Передней Азии.

Уже здесь Брандису пришлось всерьез заняться историей Кипра. Известие о найденной Р. Лэнгом билингве застало его в расцвете творческих сил. О том, насколько свободна он владел литературой, относящейся к данному вопросу, говорит хотя бы тот факт, что именно он вызвал на разговор древнего лексикографа Гесихия из Александрии, составившего в конце IV века своего рода общеобразовательную энциклопедию, которая, хотя и дошла до нас в сильно искаженном виде, все же является источником, содержащим чрезвычайно важные сведения, необходимые как для понимания и критики греческих авторов, так, между прочим, и для изучения древних диалектов. Как раз в сочинении Гесихия, подобно незаметному камешку в мозаике, пряталось сообщение, что у древних жителей Кипра союз «и» произносился не как у прочих греков — kai, a kas. Достоверность-этой маленькой заметки оспаривалась многими учеными-специалистами, однако Брандис схватился за нее, и у него э руках она стала основным ключом к дешифровке.

Словечки вроде союза «и» встречаются, конечно, постоянно. Брандис, сравнив двуязычные надписи, опознал слово ka.s в группе знаков  (читать справа налево;  = ka)[103]. Это ka оказалось для него тем камнем, который вызвал лавину.

К тому времени в Идалейоне была найдена длинная одноязычная надпись на бронзовой табличке, которая имела одно преимущество перед всеми прочими памятниками: она превосходно сохранилась. Брандис избрал ее предметом своих дальнейших исследований. Здесь же предстояло пройти впервые испытания и знаку ka.

На табличке была обнаружена большая группа знаков, повторявшаяся в надписи несколько раз. Она начиналась с титула царя (известного уже в результате исследований Смита), а затем шли упомянутое выше ka.s и целый ряд других знаков. Поскольку ka.s уже было открыто Брандисом, загадочная группа знаков сразу же распалась на слова basileús kás agotolis. С детства знакомый с греческим и его диалектами, Брандис сразу же узнал здесь basileús kás (h)a gotólis. Последнее слово звучало как будто явно не по-гречески, но вскоре Брандису удалось проникнуть и в его тайну. Эта форма хорошо иллюстрировала закон перебоев звука в кипрском наречии, который вполне поддавался объяснению на основе параллелей в других греческих наречиях; gotólis было не что иное, как ptólis «город», а повторявшаяся шесть раз формула значила «царь и город»!

Первый же шаг — и чрезвычайно убедительное решение загадки: надпись была составлена в одном из городов-государств. Конечно, Брандис на этом не остановился. Его ключ ka хорошо подходил и к другой группе знаков, которой в финикийском соответствовало слово «[он] воздвиг». Слог за слогом раскрылось и греческое слово katestase «он воздвиг», а вскоре и kasignetos «брат». Оба последних слова сыграли очень важную роль при составлении полного кипрского силлабара. Одновременно же был получен еще целый ряд слоговых значений.

Предварительные результаты проделанной работы Брандис изложил в статье «Опыт дешифровки кипрского письма», но представить ее, как было запланировано, Берлинской академии он не смог. Он уже стоял на пороге жатвы, когда другой косарь пришел за этим неутомимым искателем. Иоганнес Брандис умер 8 июля 1873 года в Линце на Дунае, возвращаясь из Вены, «в полном расцвете сил, научной и практической деятельности». И за его прежним учителем и другом, а ныне душеприказчиком Эрнстом Курциусом осталось право доложить вышеназванной Академии о сделанном открытии.

Правда, смерть унесла Брандиса в самый разгар работы, а потому результаты исследования не были ни полными, ни безусловно верными.

Среди немецких коллег, на долю которых выпало критически осмыслить и продолжить работу Брандиса, был йенский эллинист Мориц Шмидт, назвавший труд покойного «одним из самых блестящих открытий нового времени».

И в устах Шмидта это звучало не простой похвалой, ибо «он и сам был своего рода вундеркиндом, совершившим первую дешифровку еще ранее, чем малыш Шампольон, — в трехлетием возрасте.