«Новые тексты!» Этого требовали и хеттологи. Ведь и после 1933 года исследователи отнюдь не пребывали в Праздности и бездеятельности. Вначале они собирали и готовили для публикации весь наличный материал. Выходят издания текстов Грозного, Мериджи, Гельба — плоды долгих лет работы в тиши кабинетов и длительных путешествий по стране. Так, уже в 1932 и 1935 годах профессор Гельб предпринял поездку в Турцию, чтобы открыть там новые иероглифические хеттские памятники. «Те часы, которые я провел в странствиях по стране древних хеттов, разъезжая верхом на лошади или муле, были счастливейшими в моей жизни»[79]
. При этом, конечно, он частенько шел за добычей по ложным следам. Да, да, не раз приходилось ему слышать от местных жителей, — вот здесь, совсем близко от деревни (или, еще чаще, за несколько миль), имеются надписи, подобные тем, что он ищет. Гельб мчится в указанном направлении. Вот то самое место, и он уже стоит перед скалой, а на ней «письменные знаки», начертанные лишь водой и ветром, продукт естественного выветривания породы. Правда, за все это Гельб все же был вознагражден обилием прекрасных находок и в том числе надписью, открытой им в старинной крепости крестоносцев Йиланкале, что под Сиркели в Киликии. Славным трофеем оказалась и надпись из Кётюкале, за обладание которой Гельбу пришлось вступить в настоящее сражение, уже дважды проигранное предшествующими экспедициями, безрезультатно осаждавшими почти вертикальную и круто обрывающуюся к реке скалу, на которой и была высечена надпись. Предприимчивому американцу очень уж хотелось заполучить ее фотоснимки и копии.И он все-таки взял штурмом эту неприступную крепость, воспользовавшись услугами целого отряда вооруженных динамитом дорожных рабочих, которых он уговорил проделать проход к вожделенной надписи! Как и другие, Гельб не устает превозносить гостеприимство, с каким его повсюду принимали в турецких деревнях, и готовность турецких крестьян прийти в любой момент на помощь путешественнику. Тем более был он поражен, когда во время второго путешествия по центральной части Анатолии, обратившись со своим обычным вопросом к жителям деревушки Эмиргази, увидел непроницаемое выражение на лицах своих собеседников, внезапно охладевших к разговору. Ученый продолжал настаивать и, наконец, услышал в ответ, что в окрестностях не имеется надписей, но что даже если бы они и были, то жители ни при каких обстоятельствах и никогда с ними бы не расстались, так как это принесло бы несчастье. Вот около 30 лет тому назад здесь нашли какие-то иероглифические хеттские надписи и увезли в Стамбул для музея. И что же, сразу, как только их не стало, на деревню обрушилась эпидемия!
Занимаясь систематизацией наличного материала, профессор Мериджи представил в 1937 году полный (для того времени) список знаков, который и по сей день считается совершенно незаменимым в работе. Еще ранее, в 1934 году, немецкие ученые К. Виттель и X. Гютербок возобновили раскопки в Богазкёе и открыли в царском дворце помещение для хранения припасов, где были найдены почти 300 глиняных печатей; около 100 из них оказались настоящими билингвами (хотя и очень краткими и во многих случаях сильно поврежденными) и содержали, как и давно известная печать Таркумувы, имя царя в клинописном и иероглифическом начертаниях. В 1939 году те же немецкие археологи раскопали новые печати. Правда, в силу самого характера найденных предметов основная польза от этого открытия заключалась отнюдь не в приобретении новых знаний в области языка, а в том, что ученые познакомились теперь с иероглифическим написанием имен большей части великих хеттских царей. К сожалению, имена эти состояли преимущественно из идеограмм и поэтому не давали пояснений к произношению звуков; однако нашлись и некоторые имена, написанные слоговым письмом (и среди них имя царицы Пудухепы, прочтенное Боссертом уже в 1933 году).
Огромное значение для исторических исследований вообще и датировки наскальных надписей в особенности имело открытие имени царя Суппилулиумы.
Печать с именем этого царя стала уже в 1944 году предметом особых исследований Боссерта, в ходе которых он поставил совершенно новый вопрос: не имеют ли знаки, обычно рассматриваемые как слоговые, также и значение идеограмм? В свете этого предположения Боссерт интересно истолковал имя Суппилулиумы, но его объяснение пока еще признано не всеми учеными.