Знаки внимания

— Да какие отношения? Известные! Я же с ним одноклассница — с Урала мы, из Усолья. И здесь я по случайности оказалась — беременная, муж в отсидке, а за теткой уход понадобился, но она быстро отошла, почти и не мучилась, а мне эту квартиру оставила. Я тогда еще в декретном отпуске была, только родила, а Коленька был виноват, конечно, но не так же? Мухлевали все вместе, а подставили его. Вы не подумайте — там не уголовщина какая, просто иногда нельзя иначе вести дела, просто не получается — законы такие, взяточники кругом, а где на них денег набраться? А получилось, что все, как крысы, разбежались — его одного посадили, а нам с Семушкой уже и на еду не оставалось. Я еще раньше слышала, что ваш папа тоже в этом городе живет, вот и нашла его через одноклассников и попросила помочь. Я не наглела, не подумайте, — суетилась женщина, снуя между столом и плитой и накрывая стол для чаепития:

— Только на еду просила и за квартиру уплатить, а потом — через полгода, когда Семушка чуть подрос, он меня на работу взял, у меня техникум по бухучету. Они компьютер у меня установили и принтер — до сих пор на них работаю. Заезжал в самом начале месяца и тринадцатого числа — забирал распечатанные отчеты и ведомости на зарплату, а приносил вкусненького и памперсы — то, чего я сама никогда бы не купила. Так-то я дома подгузники из тряпочек использовала — они даже полезнее, а вот на прогулку и к врачу если… Коленька, когда вышел, сказал что все деньги вернем, а куда их теперь отослать — неизвестно, ваш папа заскочил тогда и сказал, что уезжает, а куда? А муж мой… он сейчас работает там же, где и я — в ремонте хорошо разбирается. Мы хорошо живем сейчас, на книжке достаточно, а потом и остальное отдадим. Только я не знаю — за те подарки… за памперсы он же денег не возьмет, так же? А те суммы, что…

— Надежда…

— Да Надя просто! — махнула она рукой.

— Да, Надя… папа просто хотел узнать — нормально у вас все? А деньги он, скорее всего, не примет. Я даже совершенно уверена, что не примет, не нужно ничего собирать, смело можете тратить их… на Семушку.

После короткого чаепития, которое прошло для меня, как в тумане, я спустилась во двор и села в машину в каком-то тяжелом ступоре. Они хорошо живут… бедно, но хорошо. Очень бедно, судя по обстановке в квартире, а может так бедно, потому что собирают деньги для папы? Боже… бред какой. Немыслимо… Какой же дикий бред! Да твою ж ма-ать! Мне было плохо, так плохо — до удушья… я задыхалась. И орать хотелось благим матом — до хрипоты, до сорванного горла! Открыла настежь дверцу машины, откинулась на подголовник и растянула на шее шарф… потянула с головы капюшон. Душило что-то, как гадюка, закрутившаяся вокруг сердца, это было похоже… да ни на что не похоже — просто плохо до ужаса! Паника, страх откуда-то…

Мне нельзя было с этим к людям, к бабушке нельзя было точно — она мигом поймет, что что-то не так и станет пытать. А я просто не смогу… мне нужно было понять — что делать? Еще через какое-то время — отдышавшись и чуть успокоившись, я решилась тронуться с места. Сутки провалялась в той гостинице, где мы с Сергеем ночевали две ночи подряд до этого. Бабушке сказала, что буду у него, а ему что не могу подъехать к нему — занята. А сама лежала на гостиничной кровати и тупо пялилась в потолок, потом проваливалась в полусон-полубред какой-то… Я не знала, что мне делать, а, в конце концов, решила, что ничего и не буду.

Потому что если у меня едва не случился сердечный приступ, то мама вообще не переживет… я на ее месте не выжила бы точно — узнав такое. А от чего ее там лечили полгода в больнице? Я ведь даже не спросила — вина вместе со страхом захлестнула так ощутимо, что пробрал озноб, желудок скрутило в тошнотном спазме. И я глубоко задышала, широко открыв рот…

Когда немного попустило, стала думать дальше — вспоминала ее святую веру в следственные действия, которые провели по ее просьбе. И опять захотелось орать…, я позволила себе только шепотом, но зато все подходящие случаю слова, что только знала на тот момент. Вспоминала то, во что она превратила свою и нашу жизнь… на пустом месте, просто из-за своей непомерной гордости. Да даже пускай — от огромной любви, из-за обиды и страшной душевной боли и в силу характера не задав простой, элементарный вопрос, как сделала это я. Боже-Боже, какая же она клиническая дура… какая ненормальная, просто несусветная идиотка! Что же мне делать, как уберечь ее теперь от этого?

Мысли почему-то возвращались к той Наденьке — она была проще, намного проще и молчать точно не стала бы. Поскандалила бы, может тарелку разбила на голове у мужа но, в результате, прояснила бы ситуацию. А тут — горе от ума какое-то. И ничего уже не сделать, у каждого своя жизнь, у каждого уже есть новые обязательства.