Шопенгауэр противопоставляет далее этику греков этике индусов. Для большинства греков, за исключением Платона, этика, по мнению Шопенгауэра, имеет целью наставить человека к счастливой жизни. Для этики индусов, напротив, цель представляется в освобождении от жизни, «пока воление не станет не-волением». Та же противоположность между утверждением и отрицанием воли к жизни наблюдается философом между греко-римским язычеством и христианством. Шопенгауэр относит свою этику ко всем прочим этикам европейской философии в той же мере, в какой Новый Завет относится к Ветхому Завету. Ветхий Завет подчиняет человека закону, что, по мнению Шопенгауэра, не избавляет человека от зла. Новый Завет сомневается в действенности закона, вплоть до его отмены. Рим. 7: «Разве вы не знаете братия (ибо говорю знающим закон), что закон имеет власть над человеком, пока он жив? [2] Замужняя женщина привязана законом к живому мужу; а если умрёт муж, она освобождается от закона замужества. [3] Посему, если при живом муже выйдет за другого, называется прелюбодействующею; если же умрёт муж, она свободна от закона, и не будет прелюбодействующею, выйдя за другого мужа. [4] Так и вы, братия мои, умерли для закона телом Христовым, чтобы принадлежать другому, воскресшему из мёртвых, да приносим плод Богу. [5] Ибо когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные, обнаруживаемые законом, действовали в членах наших, чтобы приносить плод смерти; [6] но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве. [7] Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. [8] Но грех, взяв повод от заповеди, произвёл во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мёртв. [9] Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, [10] а я умер: и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, [11] потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею. [12] Посему закон свят, и заповедь свята и праведна и добра. [13] Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак: но грех, оказывающийся грехом потому, что посредством доброго причиняет мне смерть, так что грех становится крайне грешен посредством заповеди. [14] Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотен, продан греху. [15] Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю что хочу, а что ненавижу, то делаю. [16] Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, [17] а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. [18] Ибо знаю, что не живёт во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. [19] Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. [20] Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. [21] Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. [22] Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; [23] но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. [24] Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? [25] Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим. Итак тот же самый я умом служу закону Божию, а плотию закону греха.»; Гал. 2, 15-21: «Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники; [16] однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали в Иисуса Христа, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть. [17] Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак. [18] Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. [19] Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, [20] и уже не я живу, а живёт во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего себя за меня. [21] Не отвергаю благодати Божией; а если законом оправдание, то Христос напрасно умер.» и Гал. 3, 19-29: «Для чего же закон? Он дан после по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование, и преподан через ангелов, рукою посредника. [20] Но посредник при одном не бывает, а Бог один. [21] Итак закон противен обетованиям Божиим? Никак. Ибо если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; [22] но Писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа. [23] А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. [24] Так закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; [25] по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. [26] Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; [27] все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. [28] Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе. [29] Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники». Новый Завет, тем самым, предлагает взамен царство Благодати, достигаемое через веру, любовь к ближнему и отречение от самого себя; таким образом указывая путь к избавлению от зла и мира. Невзирая на протестантскую рациональную позицию, именно аскетический дух является содержанием Нового Завета, настаивает Шопенгауэр и в его понимании избавление от греха и смерти через Искупителя к вечной жизни во Христе есть не что иное как переход от моральных добродетелей к отрицанию воли к жизни. Этические школы до Шопенгауэра представляются ему как толкование всё того же закона Иеговы, не имеющие ни основания, ни цели, тогда как его этика противостоит им, поскольку имеет и основание и цель. Основанием для этики Шопенгауэра служит метафизическое понимание справедливости и человеколюбия, которые и указывают цель. Открытое признание того, что мир плох, указывает на отрицание воли как пути к избавлению от этого мира, что отмечает этику Шопенгауэра как истинно христианскую, по его же собственному утверждению. Согласно философу, человеческие вожделения греховны уже в своём корне и по существу, поэтому сама воля к жизни дурна и должна быть отвергнута и вина нашего существования подтверждается смертью. Добродетельный человек через познавание своего существа и узнавание подобного существа у других, принимает участие в их судьбе и находит их участь тяжелее, чем свою собственную. Эгоист видит вокруг себя лишь тени и полностью поглощён собственной судьбой, что выражается в жалобах на свою судьбу и в преувеличенной чувствительности к себе. Именно узнавание себя в других, повторяет философ, есть изначальный источник справедливости и человеколюбия, ведущий к отречению от воли. Утверждение воли предполагает ограничение самосознания собственной личности, замечает философ, такой человек надеется на случайную возможность счастливого жизненного жребия. Счастливая жизнь невозможна, констатирует Шопенгауэр, высшая форма жизни возможна лишь как жизнь героическая, когда герой преодолевает все трудности на своём пути к поставленной им цели, являющейся благом для других, достигает этой цели, но не надеется получить за свои подвиги полагающегося ему вознаграждения. Память его пребывает в людской молве как память героя, воля же его, подверженная умерщвлению и труду, угасает в Нирване.