Знакомство с разумной религией Иммануила Канта

Чтобы стать добрым человеком недостаточно просто дать ростку добра, лежащему в нашем виде, развиваться беспрепятственно; в нас также есть активное и противостоящее начало зла, которое должно быть побеждено, напоминает Кант. Моральный принцип лежит в благородстве человеческой природы, которое покоится на свободе и независимости от власти склонностей. (Religion 77) Рассмотренные сами по себе природные склонности добры, то есть непредосудительны, и желать искоренить их было бы не только бесполезным, но и вредоносным и к тому же повинным, замечает философ, мы должны контролировать их, чтобы они не конфликтовали друг с другом, но вместо конфликта были гармонизированы в единое целое, именуемое счастьем. Разум, который достигает этого, именуется Кантом благоразумием. По его мнению, только то, что противозаконно, есть зло как таковое, абсолютно предосудительное и подлежащее искоренению. Разум, который научается этому и который к тому же применяет это на практике, заслуживает имя мудрости, по сравнению с которой порок может именоваться безрассудством, но лишь тогда, замечает философ, когда разум чувствует в себе достаточно силы чтобы презирать порок – и вместе с ним каждую предпосылку к нему – а не только ненавидеть его как что-то, чего нужно бояться, и против чего нужно быть во всеоружии. Истинное зло пребывает в нашей воле, утверждает Кант, воле, которая принимает решение не противиться склонностям, когда они приглашают к преступлению, и это является истинным врагом. (Religion 79) Не следует приходить в замешательство, предупреждает философ, когда Апостол представляет этого невидимого врага – этого коррупционера основных принципов, который может быть узнан только посредством его влияния на нас – как находящегося вне нас, именно как злого духа: «Мы должны сражаться не против плоти и крови [природных склонностей, поясняет Кант], но против господства и власти, против злых духов». В толковании философа это выражение не подразумевает направить наше мышление за пределы мира чувств, но направляет нашу интуицию для практического использования вместо концепции чего-то непостижимого. Своеобразие христианской морали в понимании Канта лежит в представлении морального добра как отличного от морального зла, – не как отличие небес от земли, но как небес от ада. Абсолютное несоответствие изначальных принципов, по которым человек становится субъектом того или иного царства, а также опасность ассоциации с иллюзией тесного отношения с характеристиками, которые определяют человека как принадлежащего к одному или другому царству, отдают справедливость такой форме представления, которая хотя и привносит элемент ужаса, но остаётся возвышенной по своему смыслу, согласно Канту. (Religion 80) Нашей универсальной человеческой обязанностью философ ставит вознесение нас самих до идеала морального совершенства, до прототипа морального отношения в его полной чистоте, и до самой этой идеи, которая представлена нам разумом для следования, и которая может придать нам силу. Этот прототип сошёл к нам с небес и принял человеческую плоть, напоминает философ. Этот союз с нами есть состояние уничижения Сына Бога: если мы представим себе это Богоподобное существо, наш прототип, который несмотря на свою святость и поэтому не обязанный страдать, тем не менее принимает на себя страдания в полной мере с целью указать величайшее добро в мире. По мнению Канта, человеческое существо, наоборот, есть тот, кто никогда не свободен от вины, даже когда он принимает на себя то же самое отношение, что и Сын Бога: он должен считать себя ответственным за страдания, которые предстоят ему на его жизненном пути, и в этом отношении он недостоин союза с такого рода идеей, хотя эта идея и служит ему как прототип. (Religion 81) Через практическую веру в этого Сына Бога (насколько он представлен как принявший человеческую природу) человек может таким образом надеяться стать приятным Богу (и как следствие быть благословенным); таким образом, заключает Кант, только человек, сознающий это моральное отношение в себе, становится способным к вере и уверен в том, что он при подобных искушениях и испытаниях (которые представлены как испытательные моменты для этой идеи) будет самоотверженно придерживаться этого прототипа человечности и следовать примеру прототипа в верном следовании, – только такой человек имеет право рассматривать себя достойным объектом божественной благосклонности.