— Кролл начал на нас охоту. Я боялась, что он доберется до тебя, а ты перестал отвечать на письма. И я решила — добрался-таки. А ты просто влип в другую историю, — отвечает Мишель.
— Сказку о том, что я тебе нужен, ты потом придумала, да? Решила, что рядом с тобой я буду в безопасности?
— Да. Не сердись. Я боялась за тебя. Я и сейчас за тебя боюсь. Кто же знал, что ты на самом деле окажешься таким незаменимым?
— В каком смысле?
— Пошляк, — она легонько теребит меня за мочку уха. Я целую ее в макушку.
Мы наслаждаемся теплом наших тел. Легкая тревога исходит от Мишель. Скрывая ее, она прижимается щекой к моей груди. Ее дыхание — горячее пятнышко, жжет и щиплет кожу.
— Думаешь о чем-то неприятном? — спрашиваю я.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую.
Ее рука плавно скользит по спине, рождая прикосновением пальцев щекочущий холодок. Кажется, Мишель даже не замечает своей нечаянной ласки.
— Тебе так необходимы эти немытые дикарки? — спрашивает она, не отстраняя лица от моей груди, так что я едва слышу невнятно произнесенные слова.
— Какие дикарки?
— Тогда, на базе, ты сказал, что тебе надо на Кришнагири. Скажи, это у тебя идефикс — влюбиться в индийскую женщину?
— Влюбиться? О чем ты?
— Когда мы познакомились, ты мечтал найти любовь на Кришнагири, — совсем неслышно говорит Мишель. И я чувствую, как отчаянно она смущена.
— Тогда я был… эээ… не в себе. Я обещал своему другу, что мы будем вместе добывать «черные слезы» на Кришнагири. Это я и хотел тебе сообщить. Больше ничего.
— Правда?
— Ну да, — удивляюсь я. — А ты решила, что я еду туда… за этим?
Мишель вдруг отстраняется и смотрит на меня взглядом совершенно незнакомых глаз, которые через несколько мгновений подергиваются поволокой желания.
— Назови меня сладкой, — вместо ответа требует она. — Пожалуйста. Я такая дура!
— Сладкая моя.
— Еще! — ее губы наливаются жаром.
— Сладкая моя. Ты — чудо. Мой котенок.
Единственное, что отравляет эту вакханалию страсти — мелкая поганенькая мыслишка, этакое полуосознанное подозрение. Нет ли в том, что я нравлюсь Мишель, заслуги ее центра равновесия? Я знаю, что пока не получу ответа на этот вопрос, чувство мое не будет полным. Кому охота, чтобы в него влюбились по приказу? Я гоню это неприятное ощущение, загоняю его в самый дальний уголок души, прикосновения Мишель разжигают во мне жуткий пожар, но стоит огню чуть утихнуть, как чертово сомнение вновь выползает наружу и жалит меня в самое сердце.
Глава 25
Естественные склонности
Мы по очереди плещемся в тесной кабинке эмульсионного душа. Вестовой приносит нам крепкого чаю. Мишель осторожно прикасается к залитому прозрачным клеем красному рубцу на моей спине. След от пули, что прошла по касательной.
— Больно?
— Уже нет.
Мишель усаживается напротив. Складывает ладони между колен, сжимает их ногами, склоняется ко мне. Взгляд ее серьезен, это уже другая Мишель, не та, что полосовала мою поясницу острыми коготками.
— Что с нами будет, Юджин?
— Мне казалось, ты на все вопросы знаешь ответы с самого рождения.
— Не смешно. Ты что-то знаешь. Что-то, чего не знает моя семья. И ты обещал мне все рассказать.
Я тяжело вздыхаю.
— Ты не решишь, что я слетел с катушек?
— Нет. Рассказывай.
И я сбивчиво выкладываю ей все, что знаю о Реформаторе. О центрах удовольствия, об их истинном назначении. И про покушения. Про смерть Кролла из-за дисфункции вживленного диагноста. В общем, обо всем, кроме Триста двадцатого. Мишель, не перебивая, слушает меня — воплощенная сосредоточенность. Видимо, сказывается ее колоссальный опыт делового общения. Когда я заканчиваю рассказ, она некоторое время напряженно размышляет. Легкая вертикальная складка появляется на ее переносице.
— Ты мне не доверяешь? — наконец, спрашивает она.
— Почему?
— Мне все равно, что мною управляет, управляет ли вообще и с какой целью. До сих пор в моей жизни все складывалось почти хорошо. Так что мне грех жаловаться на судьбу. Но ты не назвал источник своих сведений. Ты не сказал, почему нам нельзя улететь на Рур и отсидеться в надежном убежище. Не сказал, что намерен делать дальше.
— Прости. Если я расскажу тебе это, ты вряд ли захочешь продолжать знакомство со мной.
— Для тебя это важно?
— Ты же знаешь, что да.
Она порывисто встает, обнимает мою голову, прижимает ее к груди.
— Черт возьми, милый, позволь мне самой это решать.
Прости, Триста двадцатый. Пора вывести тебя из тени. Будь что будет…
— Помнишь, я говорил тебе, что во мне пилотский чип?
— Помню. Чипы есть у многих.
— В моем чипе мозги боевого робота. Комплекса огневой поддержки пехоты. И он саморазвился. Без него моя память — решето. Я забываю все через минуту, превращаюсь в идиота. В общем, я наполовину робот, — признаюсь я.
— Глупый, — с нежностью говорит она. Целует меня в затылок.
— Ты что, не удивлена?