Знакомьтесь — Вернер Херцог

Именно с этим «диогеновским» разочарованием, с тщетностью поисков человека связан кризис Херцога-художника, переживавшийся им с конца 1980-х до самого последнего времени. Целых десять лет Херцог вообще не снимал игровых лент — с 1990 по 2001, когда вышел «Непобедимый» с Тимом Ротом — историческая картина о чешском еврее, вынужденном изображать истинного арийца, исполненная мистического беспокойства. Она возвестила не только о возвращении Херцога в игровой кинематограф, но также о конце творческих иллюзий. Почти десять лет Херцог будет брать повторный разгон, чтобы в 2009 году показать в Венеции сразу две картины, претендующие на возвращение мастера к сложному и содержательному художественному языку. Еще недавно казалось, что этот необходимый навык потерян им окончательно, и это не слишком его заботит. «Спасительный рассвет» с Кристианом Бейлом (2007) производил впечатление скучного безжизненного макета, несмотря на страсти, переживавшиеся главным героем, и только римейк «Плохого лейтенанта» Абеля Феррары, где вместо Харви Кейтеля роль живодера-полицейского исполняет Николас Кейдж, и притча «Сын мой, сын мой, что ты натворил?» получают, наконец, те отзывы, к которым Херцог успел привыкнуть тридцать и более лет назад. Разумеется, он очень изменился. Дело, пожалуй, не в старении — романтик и ходок не чувствует возраста и редко умирает в своей постели. Сменилась парадигма: Вендерс понял, что все же нет ничего лучше Америки, Шлёндорф ищет простых истин и ставит спектакли по Толстому прямо в Ясной Поляне, Клюге старательно играет патриарха и литератора-классика, Фассбиндер окончательно превратился в легенду, которую многие всерьез считают частью истории левого движения в Германии. Все разошлись по домам, которые так и остались съемными квартирами. Херцогу же мечты и воспоминания всегда заменяли дом. Он оказался вполне уместен в эпоху распада связей, прозрачности границ, агонии модернизма и отказа от универсальных концепций.

В первое десятилетие нового века он продолжает без устали снимать документальное кино. В нем все меньше интеллектуальных построений, хотя, как всегда, организующим началом выступает не сюжетная перипетия, а идея. Год от года идеи становятся проще и, как ни странно, герметичнее. Полемика не предполагается, она была бы просто неинтересной. Не стоит искать в этих неигровых картинах какой-то «второй» или «третий» смысл. Херцог пришел к чистой эмпирии, внешне конкурирующей с Animal Planet и Discovery, но внутренне заряженной не меньше истории Лопе де Агирре. Только средства скупее год от года. Говорящие головы, подолгу светящиеся в кадре, пространные монологи, вопросы в аристотелевском духе: о познаваемости мира, о первичности души или материи на фоне разнообразной экзотики. И — никакого стремления завлечь зрителя, втащить его в картину. Только свободный выбор.

Образец такого подхода — «Белый алмаз» (White Diamond, 2004), рассказывающий о продолжающемся совершенствовании конструкции воздушного шара. Название фильму дал гелиевый летательный аппарат, построенный специалистами колледжа Куин Мэри (Лондонский университет). Его главный конструктор, доктор Грэм Доррингтон, проводит в начале фильма экскурсию по своей аэродинамической лаборатории и с жаром поясняет, почему новый монгольфьер должен иметь каплевидную форму. С вежливой улыбкой он отвечает на вопрос бестактного Херцога, куда подевались два пальца на руке. «Ракету делали с одноклассником, — рапортует профессор и добавляет, перефразируя реплику из программы „Спокойной ночи, малыши“, — Будьте осторожны, ребята!» Доктор Доррингтон — слегка видоизмененный Паганель, гротескный ученый энтузиаст, погруженный в работу, от которой вряд ли можно ожидать какой-либо быстрой отдачи. Его бесшумный летательный аппарат создан специально для полетов над девственными лесами Гайаны — крошечной страны на Атлантическом побережье Южной Америки, чьи жители в подавляющем большинстве населяют узкую приморскую полосу, ибо все прочее немалое пространство занимают непроходимые леса, в этих лесах погиб коллега Доррингтона, кинооператор Дитер Плаге, с которым они работали вместе. О нем молодой лондонский профессор говорит прерывисто и чувствительно. Иногда несколько преувеличенно.

В 2000-е интерес Херцога к маргиналам приобрел новое измерение. Вместо притч на общечеловеческие темы он принялся создавать сюжеты с участием реальных людей. Ибо нет ничего удивительнее реальности, которую надо только успеть схватить под нужным углом. Блаженные счастливцы, живущие не ради наживы, выпавшие из ежедневной гонки за товарами и услугами, добровольно заброшенные на край света и ведущие немолчный диалог с природой и собой — идеал Херцога не претерпел существенных изменений, изменилась его локализация. Он оказался совсем рядом — не придуманным, а настоящим. Правда, если ученый Доррингтон, способный часами говорить с водопадом, вызывает живой отклик и пробуждает самоанализ, то герой нашумевшей ленты «Человек-гризли» (Grizzly Man, 2005), скорее пугает, чем вызывает сочувствие.