Знамение змиево

Какое-то время Воята не сводил с твари глаз. Потом медленно осел на колени. Обертун висел на стене, прибитый к ней и рогатиной, и стрелой. Нижняя половина его туловища была волчьей: звериные лапы, хвост, – а верхняя напоминала человеческую: торс, руки, голова. Искажённое дикой судорогой лицо… морда… застывшая между человеческим и звериным обликом, была так ужасна, что туда Воята и вовсе не мог смотреть. Из пасти медленно падали тяжёлые капли чёрной крови и застывали в густой шерсти на груди. Как раз между человеческой половиной и волчьей было воткнуто лезвие рогатины.

Уши твари оставались волчьими. Но даже беглый взгляд на лоб и омертвевшие глаза позволял узнать знакомые черты. Сумежский обертун… Власьевский поп…

Воята отвернулся. Стоя на коленях, крепко потёр лицо. Едва закрыл воспалённые глаза, перед ними будто вспыхнуло пламя. Господи помилуй! Нужно отсюда уходить… Тварь не шевелилась, но каждый миг рядом с мёртвым чудовищем был мучителен. Шатаясь, Воята поднялся на ноги. Подобрал самострел и сунул в мешок. С сожалением посмотрел на рогатину, но тронуть её не решился.

Очертания висящей на стене твари вдруг стали расплываться. Замерев на месте, Воята кинулся мыслью к самострелу в мешке – неужто гад оживает? Одна стрела ещё есть…

Но происходило нечто другое. Тварь вдруг окуталась чёрным дымом, исходившим из разинутой пасти. Дым густел и почти скрыл саму тварь. Понимая – происходит нечто очень нехорошее, – Воята хотел бежать отсюда, однако ноги не слушались. Оцепенев, он мог только наблюдать, как дым вокруг твари уплотняется и вытягивается наподобие огромной змеи. Дымная змея вилась кругами, вытягиваясь над висящей тварью, свивалась в кольца… Как перед броском…

– «Живый в помощи» читай! – истошно закричала над ухом Марьица, словно тоже лишь сейчас опомнилась от ужаса.

И вовремя.

– Живый в помощи Вышняго в крове Бога небесного водворится… – безотчетно начал Воята. – Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на него…

– Закрой глаза и читай, – добавил встревоженный и в то же время успокаивающий мужской голос. – Не смотри, только читай.

И сам подхватил:

– Яко той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна…

– На руках возьмут тя, – вторила им Марьица, голосом испуганным и в то же время строгим, – да не когда преткнеши о камень ногу твою…

Послушав совета, Воята закрыл глаза. Ему и самому так было легче: не осталось сил ни бороться, ни ужасаться, хотелось закрыть глаза и твердить слова, в которых он с детства привык находить опору и утешение.

Но и с закрытыми глазами он всем существом, всем телом и душой ощущал, что сделался целью взгона, какого ещё не переживал. Даже борьба с зубастым обертуном не была так опасна. Некая змея чёрного дыма, вся состоящая из злобной силы, вилась вокруг него, то и дело совершала выпады, будто хотела пронзить его, как стрела, и снова отстранялась для новой попытки. Эта злая сила видела его, человека, насквозь, и норовила в него проникнуть. Искала щель, в какую чёрный дым просочился бы. Ничего подобного Воята ещё не испытывал за время борьбы со здешней нечистью – в эти мгновения он ощущал внутри себя, в голове, в сердце, в душе прикосновение холодной и злобной внешней силы, ещё не присутствие её, но пристальный взгляд. С этой силой он ничего не мог поделать. Безотчётно он понимал, что происходит: если она проникнет внутрь, то поработит его, у него не останется собственной воли, а только её воля. Чёрная змея выпьет его душу, но останется жаждущей, и ему придётся давать ей на пожрание новые души. У него просто не будет выбора. В эти мгновения Воята узнал, как жил его противник, много лет служивший прибежищем этой силе. Смерть Плескача-Касьяна высвободила двигавший им адский дух и послала искать другое тело.

– На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия, – упорно твердила где-то рядом Марьица, и Воята повторял за ней:

– Попереши льва и змия…

А над другим плечом ещё чей-то голос твердил:

– Яко на мя упова, и избавлю тя: покрыю и, яко позна имя мое…

Голоса множились; произнося одно слово за другим, Воята слышал, как отзвуки священных строк порождают новые и новые, и вот уже десятки разных голосов, мужских и женских, твердят вместе с ним:

– Воззвал ко мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его…

Сквозь тьму под опущенными веками Воята видел, что вокруг него стоит кольцо из неясных пятен света; они подрагивали и вспыхивали, будто мигающие в ночи звёзды, и чёрная змея напрасно билась об это кольцо, не в силах его преодолеть. Ледяной ужас таял, страх уходил, будто вода, впитываясь в землю, крепла уверенность.

– Долготою дней исполню его и явлю ему спасение мое!

И когда произнесены были последние слова псалма, чёрная змея прянула прочь. Воята открыл глаза: словно дымный столб, огромное копье, змея ринулась ввысь. Полувой-полусвист-полурык резал ухо, оглушал, и Воята невольно зажал уши ладонями. Безумный звук взлетел над лесом и пропал где-то вдали.