Знамение змиево

– Нет-нет! Его не бойся, – успокоил Воята, зная, что ещё очень не скоро сможет рассказать ей об истинной участи её отца. – Да и батожка того…

Вспомнив про батожок, он огляделся. Нету батожка! Воята выпустил его из рук на том нижнем лугу, когда обхватил Артемию. Там он и остался – во власти змия. Туда ему и дорога…

– Про батожок не жалей, – сказала баба Ульяна. Повернув Артемию к себе спиной и усадив наземь, она стала расчёсывать её спутанные волосы, чтобы заплести косу. – Он тебе уже без надобности. Малость осталась – змия прочь изгнать и Великославль из вод озёрных поднять.

– И правда, малость! – хмыкнул Воята.

– Одной мне не умолить Господа, подмога нужна. Сколько лет хожу ищу спутницу себе – среди великих и среди малых. Что, дочка, – баба Ульяна обошла Артемию и просительно взглянула ей в лицо, – пойдёшь со мною за Великославль Бога молить?

* * *

«Ищу его и не нахожу» – на следующий день Вояте вновь пришлось вспомнить эти слова. Для него весь мир изменился, перевернулся вверх ногами, а завтра должен был измениться ещё сильнее; про себя он дивился каждый раз, когда видел, что сумежане живут как ни в чём не бывало и не замечают никаких перемен.

Ещё в утро ярильских гуляний молодёжь деревни Буйцы, что близ Ящеровского погоста, нашла незнакомую лошадь – стреноженная, та паслась в роще. Приведённая в деревню, лошадь была опознана мужиками как попова Соловейка. Отец Касьян уехал из Ящерова три дня назад, и его почитали находящимся уже дома, в Сумежье. Догадались обыскать рощу, и взятый отроками пёс нашёл в дупле поповскую одежду. Находка это повергла ящеровцев в страх и недоумение. Вещи все были целы – даже медный нательный крест. Если бы какой злодей погубил батюшку, то первым делом взял бы лошадь, как самое ценное из имущества. Причём от берега Ясны пожитки нашлись довольно далеко. Кабы батюшка сам вздумал искупаться и утонул, то оставил бы одежду прямо у воды, не за полверсты. Другое дело, если бы тело бросили в воду неведомые злодеи… Однако никаких пятен крови или повреждений на рясе, сорочке и фелони не нашлось.

Со всем этим ящеровский староста на другой день приехал в Сумежье, и здесь его находки произвели такое же недоумение. Толковали на все лады, кому понадобилась гибель отца Касьяна и почему злодеи просто отпустили лошадь пастись. Куда делось тело? Если бросили в Ясну, то не сыскать, пока само не всплывёт.

– Будто бесы унесли! – говорил ящеровский староста, и вскоре эти слова начали повторять по деревням.

Припомнили, что батюшка-то сумежский отличался странностями: угрюмый нрав, нелюдимость, разлад с женой, привычка часто уезжать из дома и пропадать где-то по два-три дня… Жена его в Пестах ничего не знала, однако пропавшая дочь опять была при ней. Еленка уверяла, что сама нашла Тёмушку, но крепло мнение, что отец Касьян как-то вступил с бесами в сражение, и, хотя дочь вызволил, сам сгинул. Хотели расспросить дочь, но Еленка не позволила: дескать, девка после леса ещё чужих людей сильно дичится и разговаривать не будет.

Ясно пока было одно: Власьева церковь, а с ней и вся Великославльская волость, опять остались без попа и без пения.

* * *

Сначала была тьма, а потом Бог создал свет, поэтому ночь старше дня. Каждый «день» по сути начинается тогда, когда подступает предшествующая ему ночь, то есть накануне вечером. Во вторник днём Воята отправился на Дивное озеро с рябиновым батожком. В ночь на среду привёл Артемию в Песты и остался там до утра; утром в среду вернулся в Сумежье, и к вечеру туда пришли вести о Соловейке, найденной близ Ящерова погоста. Вечером четверга начиналась пятница, и Воята собирался обратно на озеро.

В эти дни он жил, чувствуя себя витязем из сказаний. Тому способствовало и время года: шли самые длинные, ясные дни и короткие ночи, вся земля цвела, люди занимались косьбой, а это работа весёлая. Куда ни пойди, везде звучали песни, мелькали девичьи наряды, румяные лица, радостные улыбки, блестящие глаза. А он вспоминал бескрайние луга с пышной травой, будто растущей из тени, облако живой тьмы на дне чаши в земле, горящие глаза змия, его голос – полувой-полусвист-полурев. Что-то важное не давало ему покоя: что-то такое он услышал от Смока, но в тот миг не придал этому значения – не успел отметить и обдумать, имея более важные задачи.

Изгнать змия! «Уж не вообразил ли ты себя змееборцем?» – насмешка Смока и самому Вояте казалась вполне оправданной. Он разве святой Егорий с иконы из Юрьева монастыря – прекрасный юноша в золотых доспехах, на белом коне, с длиннющим копьём, поражающий им змия, похожего на зелёную крылатую ящерицу величиной с собаку. Был бы Смок таким – с ним можно было бы потягаться. Забрать ту рогатину от волховской избы, что уже сослужила ему службу… Но нет – того змия, что он видел, никакой рогатиной не возьмёшь.

Но если его не изгнать, убийство сумежского обертуна, стоившее таких телесных и душевных сил, окажется напрасным: вскоре появится новый. И можно ли освободить Великославль из глубин, даже если сойдутся все условия, пока под озером сидит змий?