Читаем Знаменитость полностью

Дато «Южный» проговорил эту тираду, нахмурившись, медленно, взвешивая слова. Но в каждой интонации сквозила такая неприязнь к Бесу, что было ясно — мы обратились по адресу.

Выглядел грузинский авторитет немолодо. Впрочем, его вполне могла старить обширная лысина, почти как у Ленина. Кавказские мужчины зачастую выглядят старше своих лет. Так что Дато вполне могло быть лет тридцать, а могло и все сорок пять. По-русски он говорил с грузинским акцентом, но правильно и свободно. Одет был в щеголеватый пиджак из мягкой черной кожи, невзирая на теплую погоду. На ногах авторитета были черные остроносые туфли на высоком скошенном каблуке. На пальце — золотой перстень с каким-то массивным камнем. Он бы ничем особенно не выделялся в кругу обеспеченных грузин, давно обосновавшихся на рынках обеих столиц. Если бы не второй его спутник. Этот здоровяк был заметно моложе и на целую голову выше своего шефа. Он только молчал, а трехдневная щетина придавала его лицу дополнительную суровую угрюмость.

— Телохранитель, — шепотом отметил Алеша, кивнув на второго грузина, когда Дато отвернулся.

Грузины обменялись парой непонятных фраз на своем языке.

— Садитесь в машину, — скомандовал нам Дато. — Со мной будете. Поговорим с авторитетными людьми о вашей проблеме.

Как только мы с Алешей забрались на заднее сиденье черной «Волги», певец немедленно спросил:

— Дато, а Бес круче тебя в вашей воровской табели о рангах?

Я не успел и глазом моргнуть, как он такое ляпнул! Причем на лице Алеши было написано такое невинное детское любопытство, словно он сам не понимал, что играет с огнем.

Дато ответил не сразу. Он долго смотрел на дорогу, видимо, подбирая слова. А Алеша Козырный не унимался.

— Я просто спросил: может ты у себя в Грузии вор в законе, а в Москве Бес главнее?

Я поддал ему локтем в бок, от всей души. Дело в том, что утром Алеша, проспавший всю ночь в ванне (и едва не затопивший нижних соседей), на полчаса куда-то исчез. И, видимо, успел где-то хватануть. Потому сейчас был подозрительно бодр и бравировал смелостью.

— Не бывает, уважаемый, так, что один вор хуже, другой — лучше. Коронованный вор — его слово — закон, — авторитетно растолковал Дато, как бы пропустив мимо ушей Алешину дерзость. — А Бес — он не настоящий авторитет. Он — мокрушник. Режет направо и налево. А по понятиям, как мокрушник законником считаться может? Весь его авторитет только на страхе держится. Не на уважении. Нет в нем справедливости, генацвале…

Водитель-телохранитель даже цокнул языком и вполголоса произнес какую-то гортанную фразу.

— Многие не уважают и не признают кровавый его авторитет. А Бес понимает — все это видят. И ему хочется доказать, пригнуть людей, волю свою навязать. Потому что сам боится. Когда все люди поймут, что не настоящий его авторитет — плохо будет…

— Боятся, значит, уважают, — с хмельным упрямством заявил Алеша.

— Много говоришь, уважаемый, — неодобрительно заявил Дато, не оглядываясь на Алешу со своего переднего сиденья. — Ты певец?.. Тебе петь, а не рассуждать будет правильнее.

Наша черная «Волга» свернула к служебному входу и проехала прямо вдоль причалов речного вокзала. Охранник у ворот с вывеской «только для служебного транспорта» и не думал спрашивать пропуск, а торопливо засуетился, поднимая шлагбаум. И, наверное, даже отдал бы честь, если бы успел, — наша «Волга» вихрем промчалась, не снижая скорости. А москвичам, которые шли по причалу, угрюмый грузин-водитель отчаянно сигналил, и они шарахались из-под колес в панике.

— С ветерком едем! — оценил Алеша. — С понтом!

«Волга» эффектно затормозила возле очередной двери «посторонним вход воспрещен», которая немедленно распахнулась для нас. И по короткому коридорчику, безо всякой очереди нас провели на небольшой кораблик «Ракета», из тех, что на подводных крыльях лихо гоняют по Москва-реке.

— Дуру отдай, — преградили дорогу несколько блатных, как только мы шагнули на борт кораблика.

Грузин-телохранитель явно замялся, его правая рука продолжала оставаться под пиджаком.

— Тимур велел — никаких волын на борту, — на всякий случай пояснил блатной со шрамом «заячьей губой». — Расходиться будем, я все верну.

— Отдай, Муртаз, — как бы небрежно и снисходительно велел Дато и, не оглядываясь, шагнул вперед. — Мужчина не этим силен.

— Наган, — прошептал мне на ухо Алеша, краем глаза подсмотрев, что передал встречавшим уркам охранник Дато.

Как только мы прошли в пассажирский салон, кораблик отчалил.

— Прям, как у нас в ресторане «Парус»! — мгновенно оценил обстановку Алеша Козырный.

Вместо обычных рядов пассажирских сидений здесь были накрыты длинные столы буквой «П». В передней части салона настраивал инструменты вокально-инструментальный ансамбль. Собравшаяся здесь публика только на первый взгляд походила на обычных пассажиров. Но понемногу я разглядел существенные отличия. Например, бросалось в глаза отсутствие женщин. Присутствующие мало говорили между собой. Только усиленно поздравляли какого-то мужчину средних лет и тоже кавказской национальности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза