Знаменитые мистификации

Никто в настоящее время не оспаривает ирландского происхождения Оссиана, но не подлежит сомнению и то, что жители Ирландии и северной Шотландии принадлежали к одному племени и сохраняли до позднего времени свои национальные черты, так как находились в постоянных сношениях между собой; весьма вероятно, что жители горной Шотландии были выходцами из Ирландии. Никто не оспаривает и того, что Оссиановская легенда уходит корнями в Ирландию, но столь же достоверно, что и в Шотландия есть своя Оссиановская легенда. Это доказывается найденным не так давно «Лесморским сборником» 1555 года, в котором есть песня, приписанная Оссиану и до такой степени схожая в тоне и сюжете с поэмами Макферсона, что не остается сомнения в их близком родстве. По всей вероятности, Макферсон во время своей поездки в горную Шотландию, в которой, как теперь известно, его сопровождали два знатока местного наречия (Александр Макферсон и Морисон), собрал и записал устные предания и издал их в литературной обработке. Личное участие Макферсона заметно, главным образом, в туманных описаниях природы, в пристрастии к лунным ночам, к обросшим мохом замкам и т. п.

Все поэмы Макферсона можно разделить на три группы. Поэмы первой группы или были записаны тщательнее, или же в основу их действительно лег какой-нибудь письменный памятник: они ярче отразили народное творчество. Из эпитетов, встречающихся в этой группе поэм, есть очень характерные и ничем не напоминающие ни романтическую поэзию, ни Гомера; встречаются также и двойные сравнения, например «руки битв» (воины). Другая группа песен носит следы сведения воедино нескольких источников, но вряд ли это сведение мог сделать Макферсон; скорее всего, он сделан кем-нибудь, стоявшим ближе к народу. К третьей группе принадлежат поэмы совершенно искусственные, с деланными, вычурными описаниями, изобилующие гомеровскими эпитетами, совершенно не свойственными кельтскому народному творчеству: «быстроногий, лучезарный» и т. п. Похоже, что именно тут присутствует настоящий Макферсон в полной мере.

• В русской поэтической среде тоже не чуждались высококачественных мистификаций. В 1909 году редакция нового символистского журнала «Аполлон» получила стихи от таинственного автора по имени Черубина де Габриак. Стихи описывали католическую Испанию времен инквизиции, рыцарство и войны крестоносцев, поразительную красоту поэтессы, ее аристократическое происхождение, фанатический католицизм, мистицизм, духовные страдания, откровенную чувственность и демоническую гордость. С тех пор в течение года редактор журнала «Аполлон» С. Маковский регулярно получал мелко исписанные листки в траурной кайме со стихами, исполненными трагико-романтической патетики. Наибольший интерес в кругу «аполлоновцев» возбуждали полупризнания прекрасной незнакомки: она намекала, что происходит из древнего, едва ли не царского рода, необычайно хороша собой, томится на чужбине и несет крест избранничества и мучительной любви. Стихами Черубины «бредили», И. Анненский писал в своей предсмертной статье: «Пусть она даже мираж… я боюсь этой инфанты, этого папоротника, этой черной склоненной фигуры с веером около исповедальни…» Черубина де Габриак произвела такое впечатление на редакторов, что они поверили в нее и приветствовали как «поэтессу будущего», которую так ждал русский модернизм. Иннокентий Анненский увидел в ней «будущую женщину». «Байрон в женском обличии, но даже без хромоты», – написала о ней Марина Цветаева позднее, размышляя об авторском образе Черубины… Сентябрь-ноябрь 1909 года в русской литературе стали, по словам Цветаевой, «эпохой Черубины».

Черубина – это псевдоним мистически настроенной поэтессы Елизаветы Дмитриевой, преподавательницы гимназии, изучавшей испанскую средневековую литературу в Сорбонне. В жизни Дмитриева не была красавицей, хромала от рождения, но все же многие находили ее привлекательной. У нее были романтические отношения с Волошиным и Гумилевым, и оба в свое время просили ее руки. Коктебель, петербургский салон Вячеслава Иванова «Башня» были тогда местами обитания этих поэтов. Максимилиан Волошин и предложил Дмитриевой в тайне от всех эту мистификацию, и стал ее соавтором.

Успех Черубины был колоссальным. Ахматова вспоминала, что в эти годы в русской литературе остро ощущалась вакантность места «первой» поэтессы, которое вскоре на короткое время и заняла Черубина, чтобы потом уступить Ахматовой и Цветаевой. Маковский, редактор журнала «Аполлон», получал умные, тонкие, изысканные письма, переложенные сухими травами и цветами. Никто не видел прекрасную испанку, наполовину русскую по происхождению, но все могли рисовать себе портрет своей мечты.