Тут-то и оказалось, что в те месяцы и дни, когда Уитмен сотрудничал в малопривлекательных газетах и журналах, когда он бесцельно бродил по Нью-Йорку или по побережью Лонг-Айленда, когда вел праздные беседы с простым людом, в его «тайной лаборатории мозга» созревала Книга. И когда она явилась на свет, поражены были не только читатели, но и сам автор. Пять лет целеустремленного сосредоточенного творчества ушло на создание первого варианта рукописи стихов под названием «Листья травы». Именно эта, единственная книга поставит Уитмена в будущем в первый ряд зачинателей новой американской поэзии.
«Листья травы» – книга об Америке, а через нее о человеке, человечестве и мире, а еще далее – о космосе, Вселенной, пространстве и времени, в которых пребывает каждый из живущих. Но отправной пункт – родная страна, о чем Уитмен впоследствии сказал: «Всякий, кто захочет узнать, что такое Америка, в чем отгадка той великой загадки, какой является для всех чужеземцев атлетическая демократия Нового Света, пусть возьмет эту книгу, и вся Америка станет понятна ему».
Самое удивительное, что издателей рукописи «Листьев травы» в самой демократичной стране Уитмен найти не смог. Пользуясь былыми навыками, он сам набрал эту книгу, сам напечатал ее в крохотной частной типографии тиражом 800 экземпляров, и 4 июля 1855 г. она вышла в свет. Имя автора на обложке не значилось, хотя в одной из поэм была такая строка:
Я Уолт Уитмен, сорвиголова, американец, и во мне вся Вселенная.
Мало какую книгу встречали в Америке с такой шумной руганью и оскорблениями. Эпитеты и сравнения приводились немыслимые: «смесь чепухи и вульгарности», «гнилая книга», «куча навоза», «чумная, заразная». Вот далеко не весь набор определений, которых удостоился поэт. Тот самый, которому через несколько десятилетий за «кучу навоза» поставят в Нью-Йорке памятник, а его «гнилую книгу» «Листья травы» переведут на десятки языков мира и объявят ее самой прекрасной книгой, созданной в Америке.
В смущение критиков повергала не только необычность тем, образов, форма стиха и его космическая всеохватность. В смятение приводили и некоторые строки, воспевавшие страстную мужскую дружбу-любовь:
Единственным человеком, который верил в будущее «Листьев травы», был сам Уитмен. Обращаясь в стихах к Нью-Йорку, он пророчествовал:
Вопреки всем обвинениям, начиная с 60-х годов, в разных концах Америки стали появляться поклонники творчества поэта. А видный и наиболее авторитетный писатель того времени Ральф Эмерсон в письме к Уитмену назвал «Листья травы» «наиболее выдающейся песней разума и мудрости».
Новое содержание, которое Уитмен внес в поэзию, вызвало к жизни и новые формы стиха. Поэт демонстративно отказался от традиционных ритмов и сюжетов. В предисловии к своей книге он заявил, что вся «замызганная рухлядь» в виде баллад, сонетов, октав сдана им в архив. «Патока рифм» казалась ему слащавой, всякие вычурности бессмысленными. Главное – мускулистость, жесткость и прямота стиха, которые делают его живым, а не искусственным. Но, как отмечал О. Уайльд: «Даже в своем отказе от художества он (Уитмен) оказался художником».
Свой белый стих Уитмен сделал невероятно гибким, ритмически выразительным, способным на воспроизведение любой мысли и любого чувства. Медленный темп в нем неожиданно сменяется стремительным, а кажущийся хаос образов в конце сплетается в четкий рисунок. Его знаменитые повторы с изменением в строках лишь некоторых слов заставляют вспомнить библейский речитатив, в котором каждый стих можно положить на музыку.
Одной из горячих поклонниц поэта была Анна Гилкрайст, женщина талантливая, образованная и пылкая. Она заочно влюбилась в Уитмена и даже предложила ему руку и сердце. И хотя полное сближение не состоялось, Анна, переехав из Англии в Америку, стала лучшим другом Уитмена, популяризатором его творчества в американской печати.
Книгу «Листья травы» можно назвать самой полной и откровенной из биографий Уитмена. Она несла в себе широкое философское обобщение как «всеобщая» биография человека нового времени. «Что же такое человек? и что я? и что ты?» – в этих вопросах, до наивности дерзких, – исток и пафос всей поэзии Уитмена.