«Тут я испытал полное очарование. Вся дорога представляла для меня ряд совершенно новых, поразительных впечатлений. Проведя всю свою жизнь в убогой русской степи, я никогда не видел ни моря, ни скал. Здесь той другое явилось мне в неведомом дотоле величии…»
Воспоминания Чичерина о его первом европейском путешествии, написанные в конце жизни, отличаются не только литературным изяществом и документальной точностью, но и редкой для сочинений подобного рода авторской честностью: ведь одной из задач Чичерина-мемуариста было проследить собственное нравственное и гражданское становление. В 1858 г. в Италию попал уже не юный, но в художественном отношении еще достаточно малоопытный человек:
«Несмотря на природную наклонность к живописи, я вовсе не был приготовлен к пониманию искусства. До тех пор я, в сущности, ничего не видал, а тут внезапно обрушился на меня целый мир изящных впечатлений в какой-то ослепительной роскоши, в таком изумительном разнообразии и богатстве, среди которых я совершенно терялся…»
После Турина были Ницца, озера Северной Италии, Швейцария, путешествие по Рейну, Лондон (где Чичерин посетил А. И. Герцена), Париж, снова Ницца, наконец, Рим. Вернувшись ненадолго в Рим к свадьбе брата Василия, Борис Чичерин потом снова ездил в Рим (через Геную), затем объездил берега Неаполитанского и Амальфитанского заливов.
За эти месяцы Чичерин дважды проездом был во Флоренции, и, наконец, ранней осенью 1859 г., решил изучить город поближе:
«Из Неаполя я прямо проехал во Флоренцию, которую дотоле видел лишь мельком. Мне хотелось ближе узнать этот знаменитый город, некогда центр и рассадник итальянского искусства, произведший столько великих людей во всех сферах человеческого духа, отечество Данте, Макиавелли, Галилея, Брунеллески, Леонардо, Микель-Анджело. Прошли времена бессмертной его славы, но неувядающие памятники искусства сохраняют следы их для потомства и свидетельствуют о полноте духовной жизни, которая кипела здесь несколько веков тому назад. Изучивши в Риме художество, древнее и новое на высшей точке совершенства, я мог уже с большим пониманием проследить постепенное его развитие от первых опытов Чимабуэ и Джотто до великих мастеров конца 15 века. Здесь я мог в изумительном разнообразии произведений оценить просветленную чистоту и нежность Беато Анджелико и эпическую силу Гирландайо…»