Знаменитые русские о Флоренции

А. Григорьев. Великий трагик // Воспоминания. Л., 1980, с. 262–268.

Борис Николаевич Чичерин

Борис Николаевич Чичерин (26.05.1828, Тамбов – 3-02.1904, Москва) – правовед, философ, историк, мемуарист. Выходец из богатого тамбовского рода, ведущего, согласно семейному преданию, свое происхождение от итальянца Чичерини, приехавшего в 1472 г. в Москву в свите Софии Палеолог, дочери последнего византийского императора, выходящей замуж за русского царя Ивана III. Правда, сам Б. Н. Чичерин больше доверял более поздним документам, согласно которым предком Чичериных был некто Матвей Меньшой, который «за осадное сидение» при царе Василии Шуйском получил вотчину в Лихвинском уезде, откуда эта ветвь Чичериных и перешла в Тамбовский край. В любом случае, прадед Бориса Николаевича – Дементий Андреевич Чичерин, уже при императрице Елизавете Петровне, был на Тамбовщине воеводой.

Судя по воспоминаниям Чичерина, его отец, отставной поручик Николай Васильевич Чичерин, был человек высоких нравственных качеств, отменного трудолюбия и большого здравого смысла и, хотя сам ни разу не был за границей, сумел дать детям вполне европейское домашнее образование, позволившее им потом успешно окончить столичные университеты. Высокообразованной женщиной была и мать Чичерина Екатерина Борисовна (урожденная Хвощинская):

«Она родилась и воспитывалась в Тамбовской губернии; но ее воспитание было настолько тщательно, насколько было возможно по тогдашним средствам. Наставником ее был живший в доме моего деда, добрейшего Бориса Дмитриевича Хвощинского, швейцарец Конклер, человек образованный и почтенный. Когда он, по окончании занятий, уехал на родину в Сен-Галлен, мать оставалась с ним в переписке до самой его смерти. От этого воспитателя у нее сохранились на всю жизнь уважение к образованию и любовь кумственным интересам…»

Приехав позднее в Москву поступать в Императорский университет, воспитанный в русско-европейском духе, Борис Чичерин был немало удивлен накалом полемики между отечественными «славянофилами» и «западниками»: для него европейский универсализм и русская самобытность были равно естественными и нисколько не противоречили друг другу:

«Вся проповедь славянофилов представлялась мне чем-то странным и несообразным; она шла наперекор всем понятиям, которые могли развиться в моей юношеской душе. Я пламенно любил отечество и был искренним сыном православной церкви… Но меня хотели уверить, что весь верхний слой русского общества, подчинившийся влиянию петровских преобразований, презирает все русское и слепо поклоняется всему иностранному, что, может быть, и встречалось в некоторых петербургских гостиных, но чего я, живя внутри России, отроду не видал… Вне московских салонов русская жизнь и европейское образование преспокойно уживались рядом; и между ними не оказывалось никакого противоречия; напротив, успехи одного были чистым выигрышем для другого…»

Чичерин рано понял, что «верхушечное» по преимуществу противостояние двух философских лагерей «мало соответствовало истинным потребностям и положению русского общества» и «противоречило указаниям самого простого здравого смысла»: