«Как для меня значителен 1840-й год! Как много я пережил в 9 месяцев! Вообрази себе – в начале января скачет человек в кибитке по снегам России. В нем едва началось брожение – его волнуют смутные мысли; он робок и бесплодно задумчив… В Риме я нахожу Станкевича. Понимаешь ли переворот, или нет – начало развития моей души! Как жадно я внимал ему! Я видел в нем цель и следствие вечной борьбы и мог, отложивши ее начало, без угрызения предаться созерцанию мира художества: природа улыбалась мне. Я всегда чувствовал ее прелесть, веянье Бога в ней; но она, прекрасная, казалось, упрекала меня, бедного, слепого, исполненного тщетных сомнений; теперь я с радостью протягивал к ней руки и перед алтарем души клялся быть достойным жизни… Станкевич! Тебе я обязан своим возрождением, ты протянул мне руку и указал мне цель».
20 апреля 1840 г. И. С. Тургенев вместе с литератором А. П. Ефремовым отправился из Рима в Неаполь. Документальных сведений об этой поездке не сохранилось, однако некоторые позднейшие литературные фрагменты, в которых у Тургенева появляется «неаполитанская тема», носят, судя по всему, автобиографический характер. Таково, например, письмо XII в повести «Переписка» (1844-1855):
«Я вспомнил свое пребывание в Неаполе. Погода тогда стояла великолепная, май только что начинался, мне недавно минуло двадцать два года. Я скитался один, сгорая жаждой блаженства… Что значит молодость! Помню, раз я ночью поехал кататься по заливу. Нас было двое: лодочник и я… Что это была за ночь и что за небо, что за звезды, как они дрожали и дробились на волнах! Каким жидким пламенем переливалась и вспыхивала вода под веслами, каким благовонием веяло по всему морю!»
Безусловно, автобиографической является и «соррентийская история» в рассказе «Три встречи» (1851) (см. Приложение).
Пробыв в апреле-мае 1840 г. в Неаполе около двух недель, Тургенев через Ливорно, Пизу и Геную отправился в Швейцарию и далее в Германию.
В следующий раз И. С. Тургенев побывал в Неаполе, уже будучи известным писателем, во время поездки в Италию в 1857-1858 гг. о причинах которой он писал вскоре своему близкому другу – графине Елизавете Егоровне Ламберт: