Буслаев: «Католичество отличается от нашего православия не только богословскими догматами, сколько своим потворством человеческим слабостям и прихотям, уловляя в свои сети суеверную паству прелестями изящных искусств в украшении церквей и разными пустопорожними затеями ухищренных церемоний. Тогда храм становился в моих глазах театральною сценою, а церковнослужители превращались в искусных актеров… Не углубляясь в разногласия богословских трактатов, отделившие западное католичество от нашего православия, за отсутствием русских церквей, я усердно молился и в итальянских, ничего не находя в этом предосудительного для своей религиозной совести. Молятся же под открытым небом чумаки, остановясь со своим обозом на широком раздолье степей, или плавающие по морю на корабельной палубе».
После рождественских праздников старший граф Строганов уехал в Москву, но благодаря его помощи у Буслаева появились в Риме важные знакомства, которые очень помогли ему действительно стать знатоком Рима и итальянской культуры. Среди них – Вентури, известный исследователь творчества Данте; Франческо Мази – заведующий отделом латинских рукописей Ватиканской библиотеки. У них Буслаев несколько раз в неделю брал уроки языка и учился читать итальянскую литературу. Не менее полезным оказалось для него знакомство с аббатом доном Антонио, который стал спутником в его повседневных прогулках по Риму. По воспоминаниям Буслаева, похожий на дона Базилио из «Севильского цирюльнике» в своей черной сутане и широкополой шляпе, дон Антонио «знал все и всех в Риме», ибо «особе его звания был открыт доступ по всем углам и закоулкам общественной и частной жизни итальянцев, по всем ступеням их сословий, начиная от прелатов и высшей аристократии до подонков простонародья».
Осенью 1840 г. в Рим приехал университетский товарищ Буслаева – В. А. Панов, который поселился в доме на Via Felice, № 126, и позднее познакомил Буслаева с живущим в соседних комнатах Николаем Васильевичем Гоголем. Самая первая встреча Буслаева с Гоголем кончилась, однако, курьезом.
Буслаев; «Однажды утром в праздничный день сговорился я с Пановым идти за город, в виллу Альбани, которую особенно часто посещал я. Положено было сойтись нам в Caffe Greco, куда в эту пору дня обыкновенно собирались русские художники. Когда явился я в кофейню, человек пять-шесть из них сидели вокруг стола, приставленного к двум деревянным скамьям, которые соединяются между собой там, где стены образуют угол комнаты. Это было налево от входа. Собеседники болтали и шумели. Только в том углу сидел, сидел сгорбившись над книгою, какой-то неизвестный мне господин, и в течение получаса, пока я поджидал своего Панова, он так погружен был в чтение, что ни разу ни с кем не перемолвился словом, ни на кого не обратил взгляда, будто окаменел в своей невозмутимой сосредоточенности. Когда мы с Пановым вышли из кофейни, он спросил меня: „Ну, видел? Познакомился с ним? Говорил?“ Оказалось, что я целых полчаса просидел за столом с самим Гоголем. Он читал тогда что-то из Диккенса, которым, по словам Панова, в то время был он заинтересован».