Знаменитые русские о Венеции

Ту же простонародную Венецию стало видно на народных празднествах… Присматриваясь к этим празднествам, к убогим сластям, продающимся на них, ко всей закулисной жизни Венеции, я понял, как, в сущности, беден этот мраморный город, где даже нищие спят на мраморных скамьях. В Венеции непомерные цены на разные безделушки, в ней берут деньги за простое указание пути, и вместе с тем в ней труд не ценится ни во что. Для простого рабочего рыба и картофель недоступны по цене; он питается раковинами, которых даже из любезности нельзя назвать устрицами, – жесткими маленькими слизняками, каких немало и в больших реках. Гиды, говорящие на четырех языках, предлагают свои услуги за 50 сантимов, а это меньше двугривенного. Пять сантимов, un soldo, уже значительная монета, а она немногим больше копейки! Венеция бедна, и как могло быть иначе! Это город-паразит, без настоящей жизни, без будущего. В былые века ее положение в лагуне давало ей стратегическое и через то торговое значение. При современной технике войны и при современном строе она – ничто. Жизнь и торговля отхлынули от нее. Венеция производит только ненужные вещи: художественное стекло, мозаику, кружева, мелкие articles de Venise[25], которые покупаются на память. Предметы первой необходимости, мясо, овощи, плоды, ткани, металлические изделия – все привозное. Венеция опустела. На улицах, немного удаленных от центра, часто встречаются нежилые дома. Даже на Большом канале есть недостроенные здания: поставлены стены, а внутри разрослась зелень, выросли деревья, целый сад. Новым поколениям слишком просторно в дедовской скорлупке. Венеция не растет более, хотя места еще много. Еще много отмелей, которые можно бы тоже обратить в улицы, но в этом уже нет надобности. Расширяют только кладбище, помещающееся на отдельном островке. Венеция живет иностранцами. Не будь путешественнников, Венеция через одно поколение обратилась бы в рыбацкий поселок. И все же нищие и голодные венецианцы со всей страстностью любят свой город. Все же это город единственный…

В. Брюсов. Венеция

‹1902› // Русский листок, 1902, № 149.

В. Вейдле

1966

Все, что пленяет нас тут, не нами создано, и создано давно. “Мы”, то есть двадцатый и уже девятнадцатый век, были бы совершенно не способны создать что-либо подобное. И, кроме того, сама эта давность всего пленительного здесь окутывает это всё особой полупрозрачной пеленой, вследствие чего как бы уходит оно вдаль, становясь от этого еще пленительней. Все, что нас тут радует, недостижимо, а благодаря пелене как бы и неосязаемо. Да и говорит нам все это: не тронь меня. Чуть начинают что-либо подновлять, даже самый обыкновенный, не такой уж и старый, но старыми средствами и по старым навыкам построенный дом – а без этих домов, из одних парадных зданий не получилось бы Венеции – и тотчас пелена спадает, недостижимость улетучивается: живое прошлое становится мертвым настоящим. Живым остается это прошлое под своей пеленой, в отдаленности своей, для тех, кто воскрешает его знанием и, прежде всего, пусть и при малом знании, любовью. Мертвит же его механичность, неотъемлемая от нынешней техники и которая проявляется при всякой замене старых строительных материалов новыми, или хотя бы старой кладки камня, черепицы, кирпича нынешней – слишком правильной, машинно-равномерной. Так что – не тронь меня, дай мне разрушаться? Почти что так, и уже от этого грусть. Но сладостна эта грусть, покуда разрушающееся не рухнуло… Есть пелена недостижимости, есть дымка времени на всем. Природа на руки взяла, укачала, уложила спать историю. Порой уже не различишь, где кончается искусство и начинается небо, вода, солнечный луч, ветерок. Но все-таки Венецию, ее прошлое, всю ее прожитую жизнь мы благодарим, когда шепчем: да ведь это же чудо, чудо.

В. Вейдле. Похвала Венеции

// Мосты. Мюнхен, 1966, № 12, с. 138–139, 146.

И. Бродский

1989

По-моему, Хэзлитт сказал, что единственной вещью, способной превзойти этот водный город, был бы город, построенный в воздухе. Идея в духе Кальвино, и почем знать, освоение космоса может доразвиться до ее реализации. Пока что, кроме высадки на луне, лучшую память по себе наш век заслужил за то, что не тронул этого города, оставил его в покое… Но хочу заметить, что идея превращения Венеции в музей так же нелепа, как и стремление реанимировать ее, влив свежей крови. Во-первых, то, что считается свежей кровью, всегда оказывается в итоге обычной старой мочой. И во-вторых, этот город не годится в музеи, так как сам является произведением искусства, величайшим шедевром, созданным нашим видом. Вы ведь не оживляете картину, тем более статую. Вы оставляете их в покое, оберегаете их от вандалов – орды которых могут включать и вас.

И. Бродский. Fondamenta degli Incurabili Набережная неисцелимых

1989. М., 1992, с. 246–247.

Об авторе