Знаменитые самоубийцы

Первоначально Соколов и Ахромеев исходили из того, что советские войска не могут участвовать в боевых действиях. Но уже в феврале 1980 года антиправительственные выступления охватили Кабул, было обстреляно советское посольство. Тогда в Москве приняли решение начать совместно с армией Демократической Республики Афганистан боевые действия с целью разгромить вооруженную оппозицию. Операции советских войск начались в марте 1980 года.

Полковник Александр Кузнецов, который служил в штабе оперативной группы, рассказывал мне:

– Я практически никогда не видел Ахромеева отдыхающим. Он даже папку с документами не доверял дежурному, таскал всегда с собой, ночью клал под подушку. Работал допоздна и рано вставал. Он не мог не работать, натура такая, трудоголик.

Некоторые подчиненные Ахромеева жаловались на то, что он заваливал людей ненужной работой, которая, это было понятно сразу, пойдет в корзину. Он приказывал делать вещи, которые заведомо не были нужны.

Полковник Кузнецов не согласился с такой оценкой:

– Шла война. В любой момент дня и ночи ему мог позвонить Дмитрий Федорович Устинов и потребовать отчета о том или ином направлении работы, о ситуации в любом районе боевых действий. Поэтому делается лишняя работа или нет – это может оценить только начальник. А подчиненный этого решить не может…

Некоторые офицеры, воевавшие в Афганистане, говорят, что Ахромеев не жалел людей. Ему докладывали о том, что войска несут большие потери, но его это не интересовало, и он отвечал:

– Сколько вам надо солдат, столько и пришлют. Выполняйте поставленную перед вами задачу.

У Ахромеева был очень неприятный, пронизывающий взгляд. Казалось, перед тобой рентгеновская установка. Полковник Кузнецов тоже как-то попытался сверлить его взором. Ахромеев удивился:

– Ты чего это на меня так смотришь?

– А вы как на меня смотрите?

– У меня некоррекция зрения, я даже в кино не хожу. Ты на меня не обращай внимания.

Афганская командировка тяжело далась Ахромееву. Накануне ввода войск Сергей Федорович заболел, у него диагностировали воспаление легких, лечиться его отправили в Москву. В Афганистане Ахромеев провел в общей сложности два полных года, а потом еще часто приезжал.

В последний раз был в 1984 году. Пули его миновали, но дважды у него случались серьезные приступы стенокардии.

Все-таки ему было пятьдесят шесть лет, а приходилось много летать по стране. Вылетали из Кабула в шесть утра, пока еще прохладно. Но когда добирались до отдаленного гарнизона, там температура уже доходила до сорока градусов – жара невыносимая, все мокрые. Ахромеев частенько чувствовал себя неважно.

– Он был очень худой, бледный, чувствовалось какое-то недомогание, – вспоминает полковник Кузнецов. – Но он никогда не жаловался.

Оперативная группа сначала располагалась в штабе 40-й армии, потом в правительственной резиденции. Кормили офицеров афганцы, потому что маршал Соколов принципиально отказался от советских поваров и отечественной еды. Сказал: раз мы гости Афганистана, то должны жить по его обычаям.

А у Ахромеева была больная печень. Ему надо было сидеть на диете. И без того худой, он потерял тринадцать килограммов. Чувствовал себя очень плохо. Он вызвал из дома жену, чтобы она помогла ему сохранить работоспособность.

– Один раз я видел его поющим, – вспоминает Анатолий Кузнецов. – В оперативной группе была традиция: все праздники – день Советской Армии, день танкиста – он же танкистом был – отмечали вместе. Собиралась вся группа, а нас было человек сорок, садились за один стол. Жена маршала Соколова посылала с самолетом какую-нибудь деликатесную закуску – селедочку, соленые огурчики, помидорчики. Сергей Федорович вообще не пил, но под Новый год я видел его поющим «Три танкиста».

Пока Ахромеев находился в Афганистане, в январе 1981 года ему была присвоена Ленинская премия в области науки и техники по закрытому списку с туманной формулировкой – «за работу в области специальных систем управления». Ахромеев как заместитель начальника Генштаба был заказчиком работы, которую выполнял большой коллектив военных ученых; им, наверное, и полагалась премия. Но это было время, когда для маршалов и генералов ничего не жалели – ни наград, ни званий.

Однажды заведующий отделом административных органов ЦК Николай Савинкин сказал Брежневу:

– Леонид Ильич, все-таки надо нам прекращать присваивать генеральские звания и раздавать ордена направо и налево. Совсем обесценились.

Брежнев рассмеялся:

– Тебе что, Коля, железа жалко? Пусть получают свои ордена и медали. Получат, выпьют, у них настроение лучше, и есть стимул работать. Зачем же их этого лишать?..