В перестройку Михаил Горбачев, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе и секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев поставили перед собой задачу покончить с холодной войной, помириться со вчерашними врагами, сократить ядерные вооружения и не тратить на армию столько денег.
Внешняя политика, которую они проводили, перевернула всю птолемееву картину мира. Если США и НАТО не собираются на нас нападать, если Запад не враг, а друг, то зачем содержать такую армию и самоедскую военную экономику? Зачем пугать людей неминуемой войной, призывать их голодать и теснее сплачиваться вокруг КПСС?
Новая внешняя политика выполняла главную задачу-обеспечить добрые отношения с теми, кто раньше считался главным врагом, и создать условия для прогресса внутри страны. Надо было вывести Советский Союз из враждебного окружения, уменьшить давление на него, дать возможность заняться внутренними делами. Но каждый шаг вперед на этом направлении делал ненужными и идеологических секретарей, и генералов, и директорский корпус Военно-промышленного комплекса. И они восстали против такой политики, стали говорить, что Горбачев и Шеварднадзе во всем уступают Западу и не думают об интересах страны.
Это не так. Напротив, они первыми задумались: что составляет наш интерес? Военных вопрос о деньгах не интересовал: будет решение политбюро, будут и деньги. Теперь стали звучать вопросы: а есть ли на это деньги? Надо ли создавать все то оружие, которое хотят иметь военные?
Военные восстали против новой внешней и оборонной политики Горбачева. Ахромеев оказался в центре этой борьбы. С одной стороны, он сам понимал, что нужно сокращать непосильные для страны военные расходы и договариваться с американцами о сокращении ядерных арсеналов. С другой, он настаивал на том, чтобы сокращения были очень умеренными. И он органически не мог принять нового взгляда на мир и на Запад в частности.
«В юности он был очень категоричным, – рассказывала его жена в газетном интервью. – Для него было только «черное-белое», и ничего кроме он не признавал».
Помощник Горбачева Анатолий Сергеевич Черняев вспоминает, как в июне 1985 года военную учебу с сотрудниками аппарата ЦК КПСС проводил Сергей Ахромеев. Маршал был огорчен тем, что не все еще делается для того, чтобы превратить страну в военный лагерь. Вот его идеал для страны…
Уже в горбачевские времена Ахромеев показывал Юлию Квицинскому карту европейского театра военных действий. Огорченно заметил, что сокращение ракет среднего радиуса приведет к тому, что на каждую цель не хватит боезарядов – а нужно бы иметь возможность в Европе взорвать над каждой целью два ядерных заряда. Он словно не понимал, что это уже будет не уничтожение, а самоуничтожение.
Вместе с тем Ахромеев видел, что нельзя бессмысленно растрачивать ресурсы страны. Он считал ошибкой участие в военном конфликте в Анголе и в войне между Сомали и Эфиопией. Советский Союз поставлял туда оружие, оказывал африканцам помощь, вырывая из бюджета огромные деньги. Анатолий Черняев вспоминает, что в начале 1988 года на заседании политбюро Ахромеева спросили о ситуации в Эфиопии, которую снабжали оружием, чтобы она воевала с Сомали за провинцию Эритрея. Ахромеев честно сказал, что эфиопский лидер Менгисту четырнадцать лет воюет за Эритрею, но дела его идут все хуже.
– А мы, – сказал маршал, – проводим в Эфиопии его политику, вместо того чтобы проводить свою.
В роли начальника Генерального штаба Ахромеев в 1987–1988 годах руководил изменением военной доктрины, приданием ей последовательно оборонительного характера. Началось обучение высшего состава вооруженных сил ведению оборонительных операций. Министра обороны США, приехавшего в Москву, в Академии Генерального штаба ознакомили с системой подготовки нашего высшего командного состава.
Самого Ахромеева с уважением принимали в Соединенных Штатах, когда он приезжал на переговоры. Появился исторический шанс покончить с враждой и установить с Соединенными Штатами партнерские отношения. А Сергей Федорович продолжал искренне верить, что американцы все-таки могут в какой-то момент совершить нападение на Советский Союз.
Маршал Ахромеев был против перехода к профессиональной (он говорил «наемной») армии. Возражал против попытки восстановить реальную историю страны, сказать правду о преступлениях Сталина. Несмотря на судьбу отца, маршал продолжал считать, что коллективизация и раскулачивание были исторически оправданными.
Говорил в газетном интервью:
– Поверьте, я неисправимейший оптимист, а оптимизм – это знаете что? Это когда глядят вперед, а не упиваются тягостным прошлым до самозабвения.