Знание-сила, 1997 № 01 (835)

Геродотова традиция сложилась весьма поздно и не вошла в плоть и кровь. Народное сознание не ощущает до сих пор в ней внутренней потребности. Отсюда почти полное отсутствие критического анализа, в частности, применительно к прошлому Москвы. Я могу привести десятки примеров сосуществования (как будто два неперемешивающихся слоя — вода и масло!) европейского критического подхода и устойчивой национальной традиции, которую мало заботит, как все было на самом деле, но которой гораздо более ценно целостное видение своей истории, поэтическое, если хотите, романтическое. У апологетов этого взгляда можно найти и прямые отрицания необходимости критически осмысливать историю. Например, еще в XIX веке вполне научно было доказано, что к строительству Казанского собора на Красной площади князь Пожарский не имел никакого отношения. Тем не менее в исторической литературе о Москве был усвоен взгляд, что собор этот построен именно князем Пожарским.

С. Ч.: — Такова природа сознания. Это понятно. Но миф не должен вторгаться в сферу научного знания. В истории Москвы все время возникают мифы. И сегодня мы можем оказаться свидетелями этого, но делу это не поможет. Делу поможет точное знание того, что такое Москва на разных этапах русской истории, какой реальный вклад она внесла в формирование русской культуры, когда это произошло, при каких общественных условиях. Зная это, можно разобраться и в современных процессах. Ведь и сегодня, когда периферия нашей культуры находится, мягко говоря, в ослабленном состоянии, здесь, в Москве, видны явные признаки культурного роста (хотя и весьма причудливого). Думаю, это — следствия роли Москвы в жизни государства. Причина — или одна из причин — кроется в прошлом. Поэтому так важно знать, какую роль играла Москва на разных стадиях развития страны.

Первым, кто попытался более или менее системно осмыслить появление и развитие Москвы и Московии (так он именовал Русское государство), был Сигизмунд Герберштейн. Его книга вышла в 1550 году. Наверное, он одним из первых и задался вопросом, почему именно Москва стала столицей. Когда он спрашивал об этом москвичей — напомним, что время, когда Герберштейн посещал Москву (1517 и 1526 годы), отстояло от интересовавших его событий всего на двести лет,— они отвечали ему вполне определенно: поскольку у могилы погребенного в Москве Петра, митрополита, совершались чудеса, именно поэтому преемники великого князя Ивана Калиты порешили устроить здесь столицу. Таким образом историческое воспоминание и традиция выделяют первую половину XIV века. Получается, что именно это то самое время, когда Москва выделяется из ряда других городов русского Северо-Востока. Но снова возникают вопросы. Каково было общество той поры? Как протекало этнокультурное развитие этого края? Почему именно здесь сложились предпосылки, обусловившие превращение Москвы в столицу великого княжества?

Вот тут-то и важно домонгольское время. Истоки нужно искать в нем. Год 1147 отмечает лишь начало процесса, приведшего к появлению Москвы как историко- культурного явления. Тем не менее дата эта весьма важная, хотя повод упоминания Москвы в летописи под этим годом был случайным — княжеская встреча. Но ведь не во всяком же месте встречаются князья! В середине XII века здесь, на -западных рубежах Северо-Восточной Руси, возникает княжеская крепость, город, который регулярно упоминается на страницах летописи наряду с Волоколамском, Дмитровом и другими. Что выделяло Москву среди других?

В IX веке, когда Северная Русь устанавливала первые торговые связи с территорией будущей Северо-Восточной Руси, здесь пролегала граница между балтоязычными (голядь) и финноязычными (мерянскими) племенами. Летописные известия о походах русских князей в 1058 и 1147 годах на Голядь, обитавшую «верхъ Поротве» (в верховьях реки Протвы, в ста километрах к юго-западу от Москвы), свидетельствуют (вместе с данными лингвистики), что вплоть до середины XII века в западной части Волго-Окского междуречья сохранялись анклавы балтоязычного населения. Восточные же районы междуречья в VIII— X веках были освоены мерянским населением, причем ближайшие поселения мерянского облика располагались в восьмидесяти — ста километрах к северо-востоку от среднего течения реки Москвы.

Славяне начали осваивать среднее течение Москвы-реки в X веке — именно этим временем датируются древнейшие памятники, обнаруженные на территории города. Они близки памятникам роменско-боршевской культуры, широко распространенной в верховьях Оки. К ним принадлежат селище у села Покров на реке Пахре, селище Заозерье-2 близ впадения Пахры в Москву-реку, Жуковское селище на реке Москве в Одинцовском районе и найденное в прошлом году селище близ Саввино-Сгорожевского монастыря в Звенигороде. А это — лепная керамика роменского облика, раннегончарная посуда, крестопрорезные бубенчики, граненые сердоликовые бусы, височные кольца «деснинского» типа.