Но с ними невозможно сделать что-то другое, кроме того, что есть в них самих. Я решил попробовать с ними сделать «Гамлета» Шекспира. Я начал рассказывать им сюжет, что вот был папа-король и у него был сын, принц, у которого был дядя, и вот дядя решил тоже быть королем, и однажды, когда король спал в саду, пришел дядя и накапал ему в уши яд, и отец принца умер от этого яда. И вдруг они мне не дали дальше рассказывать. Там есть один мальчик, Саша, который стал плакать (ну как мальчик, ему лет 29, опять-таки времени у них нет)... Стал плакать и говорить: «Мой папа жив». У него на самом деле умер папа. «Мой папа жив, он не умер, это плохая история». И он стал рассказывать про то, что жив у него папа, что папа у него очень хороший, и я двинуться в эту историю дальше уже не смог. У них нет дистанции в восприятии. И это определяет их видение. Трудности принятия сочиненной истории со всеми сложностями ее устроения для них не имеют решительно никакого значения. Они сразу же оказываются внутри этой истории, они максимально приближают ее к себе и в этом смысле ее непосредственно осваивают.
Мир предстает для них в той системе координат, которая им присуща и во главе которой стоят они сами. Их сопереживание гипертрофировано. Они оказываются героями любой истории. Вот основа их видения. Они очень много рисуют. И здесь важно не вмешиваться, что частенько делают их педагоги, которые стремятся, так сказать, «сделать их людьми». Это большая ошибка.
Потому что они не полноценные люди, а полноценные другие существа по имени даун, это как бы отряд пришельцев, который существует радом с нами и установление контакта с которым и есть, на самом деле, задача общения. Задача, которая, по-моему, может быть решена только художниками, более того, именно современными художниками, отстоявшими, наконец, особый склад понимания культуры, освобожденный от каких бы то ни было приоритетов. В этом смысле наступает время, когда встреча с ними может состояться.
Сейчас этическое начинает заново восставать внутри художников и набирать свои обороты. И в этом смысле художник скоро приблизится к дауну. Бескомпромиссность принятия сюжета. Наделение происходящего абсолютной безусловностью. Скажем, Леша смотрит на майолику, бесконечно условную: фигуры вписаны в канонический круг, скульптуризированная Мадонна, склоненная над Младенцем... Он различает в этом психологическое, то есть как бы человеческое. Само переживание психологически обострено. Сама психосоматика участвует в восприятии.
Образ бежит по нервам, оказываясь их судьбой. Вот так у них происходит.
Пока не скажут — не чувствуют. Одна девочка, Маша, когда ей сказали, что она даун, пережила страшный катаклизм, из которого вышла с честью. Она сказала, что теперь дауны стали ей роднее. А так они не чувствуют своей особости. Они могут влюбиться в нормального человека.
У них нет проблемы самоидентификации; тотальность празднует себя на территории их жизни; живой трепет мифа.
Марина Москвина, детский писатель
Красная лошадка
Когда директор российского представительства английского благотворительного фонда CAF Лена Янг предложила мне снять несколько фильмов о наших благотворительных организациях, я решила снять свой первый фильм об умственно отсталых людях.
Я выбрала общину «Вера и Свет». У меня была идея сначала, а пока я их никого не знала, взять с ними вместе и полететь на воздушном шаре. А потом спросить, у кого какие впечатления. Но тут был важен, конечно, тщательный отбор кандидатур. Лидеры общины — Миша Завалов, Ира Хазанова и Денис Рогачков — все посоветовали мне познакомиться с Сашей Нежным. Денис мне рассказывал о Саше Нежном истории, похожие на притчи, странствующие сюжеты о Серафиме Саровском, Чжу-анцзы или Франциске Асизском. Однажды Саша показал ему кассету — черную с золотыми буквами.
— Это моя любимая кассета, — сказал он. — Я ее часто слушаю.
— А что на ней записано? — спросил Денис.
— Ничего, — ответил Саша. Как-то община отправилась в Сокольники покататься на аттракционах. Они сели на карусели в лодку, лодка стала раскачиваться и подниматься.
Все перепугались, но молчат. А Саша Нежный говорит:
— Я уж не так молод, чтобы кататься на каруселях..
С этими словами он снял с головы кепку и бросил вниз.
— Мужчина! — крикнул он. — Остановите аттракцион, я кепку уронил!
Когда я пригласила его лететь со мной на воздушном шаре, он радостно согласился. Тогда я еще не знала, что такие люди вообще не любят отрываться от земли. Мне рассказывали, что некоторых расшалившихся детей из общины можно утихомирить в один момент. Достаточно им сказать: «Щас подниму!» И они утихомириваются.