Знание-сила, 1997 № 05 (839)

Между тем именно этой бессмысленной «погоней» за призраком счастья и занята вечно молодая американская нация. Циничная Европа еще в римские времена постигла, что omnia mea mecum porto, что от себя самих не убежать, а улучшить свой жребий можно лишь упорным трудом. Но ведь ровно те и побежали в Новый Свет, кто в это не поверил, кто винил старушку Европу в своих неудачах. Удивляться ли теперь, что их потомки свято верят в «американскую мечту», то есть в то, что человек может начать свою жизнь сначала, с нуля, точно перевернув страницу. А посему, коли полного счастья не наступает, собирай пожитки, седлай коня и — «скачи, парень, на Запад!» Средняя американская семья живет на одном месте не более пяти лет. Какое уж там «накопление культуры», если прошлое в Америке — это две недели назад, а пять лет назад — уже древность, Каждые пять лет Америка заново открывает мир, жизнь, пол, религию — все это без малейшей связи с минувшими открытиями утекших пятилетий. Это зачарованная страна, где жизнь трехмерна, а о четвертом измерении не ведают, пребывая в состоянии перманентной амнезии. Такое ощущение, будто ваши шаги не вызывают эха, а тело не отбрасывает тени. И даже при неимоверном старании вы не можете ничего изменить или хотя бы оставить за собой след, словно всю жизнь шли по песку в полосе прибоя.

Не знаю, быть может, в начале века Америка и была «страной свободы», но слушать сегодня эти слова без смеха невозможно. Трудно представить себе нацию, более порабощенную любой, самой идиотской модой, любой горсткой ничтожнейших шарлатанов, эту моду придумавших. В конечном итоге — своей погоней за успехом. Да ведь и успех, понимаемый столь трехмерно, вневременно, может быть лишь сугубо материальным, не выходящим за рамки известной русской присказки: «Лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным».

Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей — люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно «ищущие самих себя» и ничего не находящие. Отсюда и процветание всяческих «гуру», психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. Порою создается впечатление, что американцы, будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство.

Вовсе не на Марсе решаются судьбы Запада

— утверждает философ Александр Панарин

— Всегда вызывает симпатию человек, намеренный отстоять свою цивилизационную идентичность. А у Роберта Зубрина речь идет о том, что никого сегодня не оставляет равнодушным,— о самоидентичности Запада в его наиболее чистом американском выражении. О цивилизации, основанной на инициативе, смелом индивидуальном дерзании. На идее отодвигаемой границы — опробовать себя с начала, на новом месте. На архетипе Америки как океанической державы. Но поскольку океан сегодня не является простором для одиссеевых подвигов, то они переносятся в космос, туда, где нет границ для смелого индивидуалиста. Автор предлагает новую одиссею, новую метафору бесконечного простора для индивидуалиста. Все это симпатично.

Но что делать: сегодня этот цивилизационный архетип стоит под вопросом. Уже давно прозвучало предостережение Римского клуба: ресурсы планеты недостаточны для продолжения прометеева импульса, и если такой тип развития будет продолжен, мы Землю разрушим. В условиях экологического кризиса безудержная технологическая и потребительская похоть должна быть как-то укрощена, заключена в какие-то рамки. Автор соглашается с этой предпосылкой нынешних алармистов. Но он не хочет соглашаться с их выводами — что нужен возврат к аскезе, к ограничению потребительских аппетитов.

Чем его пугает такая перспектива? А тем, что речь идет не просто об укрощении аппетитов в потребительском смысле. Уцелеет ли индивидуализм, если индивидуалиста пригласить к новой аскезе,— вот в чем вопрос. За идеей аскезы стоит пересмотр основных ценностей, новые приоритеты. Речь идет о том, чтобы укротить индивидуальное воображение, подчиниться новой культурной норме. Если человечество изберет такой путь, то цивилизационный горизонт Запада закрывается. Грубо говоря, это будет уже не Запад (если под словом «Запад» иметь в виду не географическую территорию, а тип жизнестроения, тип культуры). Тогда окажется, что история «прометеева человека», покорителя природы и истории, заканчивается, что вся его эпопея со всеми эмансипаторскими крайностями есть всего лишь переход от средневековья к какому-то новому обществу.