Знание-сила, 1997 № 05 (839)

Ричард Докинз знаком российскому читателю как автор книги «Эгоистичный ген», вышедшей на русском языке в издательстве «Мир» в 1993 году. В первой главе этой книги он пишет: «В наши дни теория эволюции вызывает примерно столько же сомнений, сколько теория о вращении Земли вокруг Солнца, но мы еще не вполне осознали все значение совершенной Дарвином революции». На мой взгляд, это утверждение справедливо лишь во второй его части. Сомнения необходимо возникают у мыслящего человека при знакомстве с любой теорией. Как долго они сохраняются, зависит от ряда причин, прежде всего от того, насколько глубоко человек знакомится с этой теорией.

Не странно, что люди, «проходившие» дарвинизм в средней школе и запомнившие только, что «человек произошел от обезьяны», благосклонно воспринимают любые альтернативные версии — от библейских мифов до математических выкладок, доказывающих, что эволюция «по Дарвину» невозможна. Их укрепляет в сомнениях и то, что среди ниспровергателей дарвинизма были и есть биологи, которых трудно заподозрить в недостаточном знакомстве с предметом. Можно вспомнить академика Л. С. Берга, в начале нашего века создавшего теорию номогенеза, «эволюции на основе закономерностей», которую он противопоставлял теории Дарвина. Странно иное: за последние десятилетия число ниспровергателей скорее возросло, нежели уменьшилось. Сегодня их ар|ументы в основном те же, что и сто лет назад. Б частности, утверждается, что очевидная целесообразность строения и поведения живых организмов не могла возникнуть вследствие естественного отбора. Именно этот аргумент кажется наиболее убедительным многим.

Проблема целесообразности — основная тема книги Р. Докинза «Слепой часовщик». В этом и в следующем номерах журнала публикуются логически связанные отрывки из двух глав его новой книги. Однако и по малой части можно судить о целом.

Пример Докинза демонстрирует несостоятельность утверждения, что дарвинизм есть некий набор догм более чем столетней давности, приверженцы которых лишь повторяют и комментируют слова Основоположника. И в «Эгоистичном гене», и в «Слепом часовщике» Докинз выступает как убежденный дарвинист в том смысле, что он исходит из положений Дарвина, однако воспринимает их отнюдь не как догмы, но анализирует и развивает, широко привлекая данные современной науки.

Докинз — замечательный рассказчик, но рассказ его адресован читателю, готовому внимательно следить за повествованием, приложить определенные усилия, чтобы вникнуть в суть вопроса. Надеюсь, что среди читателей журнала «Знание — сила» таких немало.

Отрывки из книги публикуются с любезного разрешения автора.

Михаил Мини

Ричард Докинз

«Слепой часовщик» попытка объяснить совершенно невероятное

Питер Зокоски, 1989 год

Мы, животные, самое сложное из всего, что есть в известной нам Вселенной. Конечно, это — всего лишь малюсенький кусочек всей Вселенной. Возможно, на других планетах имеются объекты, несравнимо более сложные, и некоторым из них уже известно о нашем существовании. Однако это не влияет на то, о чем я собираюсь говорить. Сложные объекты, где бы они не находились, заслуживают совсем особого объяснения. Объяснение, как я постараюсь доказать, по всей вероятности, окажется в общем одним и тем же для сложных объектов в любом месте Вселенной, одним и тем же для нас с вами, для шимпанзе, червей, дубов и чудищ из внеземного пространства. Однако оно будет иным для тех объектов, которые я буду называть «простыми»,— для камней, облаков, рек, галактик и кварков. Ими должна заниматься физика Шимпанзе и собаки, летучие мыши и тараканы, люди и черви, колокольчики и бактерии, а также инопланетяне — предметы изучения биологии.

Сложное или простое?

Слова — наши слуги, а не наши господа. Для разных целей нам удобно бывает использовать одно и то же слово в разном смысле. В большинстве поваренных книг омаров относят к рыбам. Зоологов от этого может хватить удар; они утверждают, что у омаров больше оснований называть рыбами людей, поскольку рыбы связаны с человеком более тесным родством, чем с омарами. И если уж мы заговорили о справедливости и омарах, то я вспомнил, что недавно в одном суде предстояло решить, считать ли омаров «насекомыми» или «животными» (от этого зависело, можно ли допускать, чтобы люди бросали их в кипяток живьем). С точки зрения зоологии омары, разумеется, вовсе не насекомые. Это животные, но ведь насекомые, а кстати сказать, и мы с вами — тоже животные. Нет никакого смысла ломать копья по поводу того, как разные люди используют слова (хотя вне своей профессиональной деятельности я готов возмущаться людьми, которые варят омаров живьем). Поварам и юристам приходится использовать слова в соответствии со спецификой своих профессий, и в этой книге я собираюсь делать то же самое.