Знание-сила, 1997 № 05 (839)

Скелет бегущего рысью жеребца. Музей естественной истории. Нью-Йорк

Я сказал, что физика занимается изучением простых объектов, и это тоже может поначалу показаться странным. Ведь физика кажется сложной наукой, потому что нам трудно попять ее идеи. Наш мозг был создан для понимания того, что связано с охотой и собиранием плодов и ягод, соитием и выращиванием детей, с миром объектов средних размеров, перемещающихся в трехмерном пространстве с умеренными скоростями. Мы плохо оснащены для постижения очень малого и очень большого, объектов, время жизни которых измеряется пикосекундами или гигагодами, частиц, положение которых мы не можем точно предсказать, сил и полей, которые мы не можем увидеть или потрогать и о существовании которых нам известно лишь постольку, поскольку они оказывают воздействие на объекты, доступные нашему зрению или осязанию. Физика кажется сложной, потому что она трудна для понимания и потому, что книги по физике полны недоступной нам математики. Однако объекты изучения физики в своей основе просты. Это скопления газа или крошечные частицы, или же куски однородной материи, подобно кристаллам, с почти бесконечно повторяющимся взаиморасположением атомов. У них нет, во всяком случае по биологическим стандартам, хитроумных частей, способных совершать целенаправленную работу. Даже такие крупные физические объекты, как звезды, состоят из довольно ограниченного набора частей, расположенных более или менее случайным образом. Физические, небиологические объекты ведут себя так просто, что их поведение можно описывать с помощью существующего математического языка, вот почему в книгах по физике так много математических формул.

Ле Корбюзье, «Фотограммы с манекеном». 1928 год

Если мы находим на болоте такой предмет, как часы...

Книги по физике могут быть сложны, однако эти книги так же, как автомобили и компьютеры, созданы биологическими объектами — человеческими мозгами. Объекты и явления, описываемые в любой книге по физике, проще, чем одна-единственная клеточка в теле ее автора. А этот автор состоит из триллионов таких клеточек, причем многие из них отличаются друг от друга, и все они с соблюдением сложнейшей архитектуры и точнейшей механики собраны в действующую машину, способную написать книгу. Иметь дело с экстремальной сложностью нашему мозгу не менее трудно, чем справляться с экстремальными величинами и другими экстремальностями в физике. Никто еще не создал математического аппарата, с помощью которого можно было бы полностью описать структуру и поведение такого объекта, как физик или хотя бы одна из его клеток. Все, что мы можем, это понять некоторые общие принципы функционирования живых объектов и того, как они вообще могут существовать.

В названии своей книги я позаимствовал «часовщика» из знаменитого трактата богослова XVIII века Уильяма Палея. Его «Естественная теология, или доказательства бытия атрибутики Бога, собранные по проявлениям в природе», опубликованная в 1802 году,— самое известное изложение «Доказательства от замысла», всегда остававшегося наиболее убедительным аргументом в пользу существования Бога. Эта книга вызывает у меня просто восхищение, потому что автору удалось в свое время сделать то, что я пытаюсь сделать сейчас. У Палея была определенная идея, он страстно верил в нее и не пожалел усилий, чтобы четко доказать свою правоту. Он испытывал должное почтение к сложности живого мира и понимал, что этот мир требует совершенно особого объяснения. Он был не прав лишь в одном — приходится признать, что это одно весьма существенно! — в самом своем объяснении. Он дал традиционный для религии ответ на загадку, но сформулировал его более ясно и убедительно, чем кто-либо прежде. Верное объяснение совершенно иное, и этому объяснению предстояло дожидаться одного из самых революционных мыслителей всех времен — Чарлза Дарвина.

Палей начинает свою «Естественную теологию» знаменитым рассуждением: «Допустим, что я шел по вересковой пустоши и споткнулся о камень; если бы меня спросили, как там оказался этот камень, я, вероятно, ответил бы, что у меня нет никаких оснований сомневаться в том, что он лежал там извечно, и, вероятно, было бы совсем непросто показать абсурдность такого ответа. Допустим, однако, что я нашел на земле часы и меня спросили, как могли часы попасть на это место, мне едва ли пришло бы в голову ответить, как в первый раз, что, насколько мне известно, часы лежали там всегда».