Среди прочитанного мною в Народном архиве — интересный документ: тринадцать тетрадок дневника партийного и профсоюзного работника Н. времен ленинградской блокады. Дневник был начат 27 января 1940 и обрывается на записи от 14 октября 1944 года, когда автору был сорок один год. В общем, немного о жизни довоенной, а в основном — блокада. Я не знаю дальнейшей судьбы этого человека; мне и хотелось, и не хотелось это узнавать. В конце концов решила ограничиться тем, что вычитывается из текста. Я пытаюсь освоить внутреннее пространство текста. А для этого надо дробить и упорядочивать, устанавливать ряды и описывать отношения, последовательности, типы социальных связей. В процессе чтения я, подобно археологу, осторожно снимаю культурные слои. Смысл прячется за смыслом, форма за формой.
Подробности драгоценны. Лишь из этого дневника я узнала о смехе людей на улицах во время налетов немецкой авиации на Ленинград в октябре 1941 года. О приступе аппетита у ленинградских жителей во время первой бомбежки 9 сентября 1941 года: «Только что возвратился из города. Устал, разнервничался... Ведь только подумать: обошел все, которые знаю, столовые, рестораны и кафе-закусочные и не пообедал! Из-за тревог!.. Народу у ресторанов, столовых, закусочных скопилось столько, что образовались километровые очереди. Как тревога, все разбегаются. Прекращается подача». Или любопытные для нашего современника, не получающего зарплату месяцами, сведения, что зарплату люди получали, что за квартиру платили, несмотря на блокаду,что подписывались на займы добровольно-принудительно, что разыгрывались лотереи...
«Сегодня мне объявили, что я буду получать зарплату — одну тысячу сто рублей в месяц.
Подписался на заем на четыреста пятьдесят рублей, из расчета месячного оклада на оставшиеся четыре месяца.
С девятого декабря в Ленинграде распространяются билеты денежно-вещевой лотереи. Решили дать пятнадцать процентов месячной зарплаты. Я подписался на сто шестьдесят шесть рублей. Будут удерживать из зарплаты в течение двух месяцев, декабрь — февраль» (13 февраля 1941 года). Жизнь может оборваться в любой момент, но человек продолжает рассчитывать наперед...
И, конечно же, страшные реалии тогдашней жизни... Иждивенческих карточек хватает только на декаду: «Если продолжать быть иждивенцем — пропал» (17 ноября 1941 года). Одичавшая смерть как повседневность: «У Октябрьского вокзала огромные лужи крови, конечности человеческих тел, кровяные куски мяса в обрывках материи...» (24 июля 1942 года). Или такая картинка: «Положив на гроб веревку, женщина зашла сзади, навалилась грудью на гроб и свалилась... Я уже опаздывал на пленум Петроградского райкома партии, торопился. Помог подвезти квартал» (1 февраля 1942 года).
При малейшей возможности люди стараются вернуться к привычным повседневным практикам, вытесняя смерть «на поля». Например, герой наш описывает вечеринку, которая проходила под вой тревоги 24 марта 1943 года. На тревогу не обращали внимания. Сидели до трех часов ночи, пели старинные романсы под гитару, слушали патефон и чтение рассказа Чехова- Летом того же года люди пытались привычно отдыхать: «Сегодня в Озерках было немноголюдно. Не было обыкновенного для мирных Озерков людского оживления. Но отдыхающие были. Несколько групп, парочек и одиночек, любителей загородных поездок. Одни забавлялись мячами, другие развлекались патефоном, третьи, обнажив свое тело, — загорали. Четвертые прогуливались и лишь единицы купались...» (27 июня 1943 года).
Интересно— Но Меня больше всего привлекал сам человек, пишущий дневник.
Современная семиотика утверждает, что текст создается чтением. Прочитать дневник можно совершенно по-разному. Я прежде всего стала разбивать прочитанное по рубрикам, по темам. Из каждой рубрики вставал свой человеческий образ; как будто разные люди, но человек-то один...
Образ номер один — театрал и любитель кино и чтения. Начинаю я с него не случайно, ибо добрая половина дневника связана с театром. Наш герой в тяжелые дни блокады ходил на «зрелищные мероприятия» не реже чем раз в неделю (специально подсчитала). И даже в воспоминании о мирной жизни тут же возникает театр. Вот запись от 15 августа 1942 года: