Знание - сила, 1998 № 01 (847)

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

К истинам своего «закатного романа» «Мастер и Маргарита» Булгаков шел более десяти лет, по меньшей мере пять раз переписывая его от начала до конца. И раз от раза он менялся. Менялся сильно, кардинально. Тетради ранних редакций — не только незаменимый ключ к истории, это еще и ключ к самой философии Булгакова. Серьезные расхождения по самым главным позициям между ранними вариантами и каноническим текстом показывают, как формировалось мировоззрение писателя, высвечивая самые важные моменты. На некоторых из них мы и остановимся.

«Не верю в светильник под спудом. Рано или поздно писатель все равно скажет то, что хочет сказать» — вспоминала Л. Е. Белозерская слова Булгакова.

«Не верю в светильник под спудом»

Задумывая «Белую гвардию», писатель полагал, что она станет его главной и великой книгой, к которой он стремился. Ощутив, как внутренний императив, неодолимую потребность писать, без ложной скромности считая себя лучшим литератором современности, Булгаков рано осознал и то, что должен создать великую, подобную «Войне и миру», книгу. Но вскоре стало ясно, что конкуренции с «Войной и миром» «Белая гвардия» не выдерживает.

И вот году в 27—28-м к нему в руки попадает книга профессора А. В. Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей». Книга о посещении Москвы Сатаной. А фамилия главного героя — Булгаков! Можно представить, какое впечатление произвела на «мистического» (по его собственному определению) писателя повесть на подобную тему, да еще и с собственной его фамилией! Он воспринял это как знамение, как перст судьбы. Наконец, о будущей книге решилось: это будет роман о дьяволе.

И вот написан «Консультант с копытом». Яркая, сатирическая, остроумная вещь — еще одна, «Дьяволиада». Но... великого романа о самом главном снова не получилось.

От Первого варианта «романа о дьяволе» остались черновые тетради с полуразорванными страницами, а единственный машинописный экземпляр Булгаков отправил в печку. В печку же полетели и многие страницы редакций последующих.

Ранние редакции «Мастера и Маргариты» и в художественном, и в содержательном отношении несравнимо слабее окончательного текста. А некоторые страницы вообще написаны не как художественный текст — со свойственной Булгакову стилистикой,— а как конспект для последующей литературной обработки.

Поэтому, думаю, бесспорно: настоящий мотив уничтожения ранних рукописей романа — не «политическая самоцензура» (как считали некоторые булгаковеды), а творческая неудовлетворенность.

... В нем росло и зрело произведение настолько многомерное, грандиозное, неоднозначное, что поначалу удавалось изобразить лишь одну из его граней. То, что выходило, было талантливо и остроумно, но великим не было. Поэтому Булгаков освобождался от ранее написанного, безжалостно вымарывал все, способное затенить ведущую его идею: интересные сюжетные ходы, роскошные сцены, остроумные фразы. Он отказался от изображения политических реалий тех лет и страшных подробностей красного террора — это было бы «геометрией лома в хрустальных пространствах» романа о вечном.

Чтобы веселая и злая дьяволиада переросла в «роман-судьбу», писатель должен был пережить отчаяние, унижения, крушение надежд, любовь. Он должен был по-новому осмыслить образ Христа, его величие, его жертву, отказавшись и от ортодоксально-христианской, и от ренановской концепции. Он должен был выстроить собственную философию и все это переплавить в художественные образы.

Это потребовало более десяти лет напряженнейшей жизни.

Выдумать можно все, кроме психологии.

Борис и Аркадий Стругацкие

Мастер и Маргарита

Маргарита и тема любви в романе появляются только после того, как в жизнь Булгакова вошла «настоящая, верная, вечная» любовь — Елена Сергеевна. Сцена знакомства Мастера и Маргариты автобиографична — не столько в событийном, сколько в психологическом аспекте.

... Маргарита «говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что, если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь пуста»,— рассказывает Мастер, и ведь именно об этом и едва ли не теми же словами писала Елена Сергеевна своей сестре до знакомства с М. А.